Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)

Мне даже интересно стало – вспомнит или нет?

Точно с таким же интересом за ней наблюдала хорошенькая черная кошечка, которая преспокойно лежала на самом верху стеллажа, на небрежно сваленных в кучу карточках. Она даже свесилась наполовину с полки и водила головой за мелькающим белым халатом – туда-сюда, туда-сюда.

– Да что ж такое! – возопила наконец регистраторша. – Куда карточка делась этого Вежливца?! И что за фамилия такая – Вежливец?!

Ну да, у Ликандра Андроновича такая забавная фамилия. Я-то к ней привык, а посторонним, конечно, странно.

Может быть, кошке она тоже показалась странной, потому что она вдруг вскочила, выгнула спинку, потянулась – и из-под ее задних лап сверху свалилась карточка, угодив прямо на голову регистраторши, совершенно как то яблоко, которое некогда угодило на многоумную голову Ньютона.

История умалчивает о том, что изрек в этот миг Ньютон, а вот регистраторша вскричала:

– Да вот же она, карточка этого, как его… Но почему это она упала оттуда?!

– Ее кошка сбросила, – сказал я.

– Какая еще кошка?! – Регистраторша взглянула на меня как на безумного.

– Которая вон там сидит! – Я хотел показать пальцем, но он ткнулся в стеклянное ограждение регистратуры, и стекло буйно завибрировало. Пришлось объяснять: – Вон та кошка, которая на самом верху стеллажа сидит. Черная такая!

И тут я понял, что ошибся. Кошка только на первый взгляд казалась черной, а на самом деле она была серой.

– В смысле серая, – поправился я. Но немедленно обнаружил, что снова ошибся: наверное из-за игры света и тени. Сейчас кошка была реально рыжая. И я, конечно, снова поправился: – То есть рыжая!

Смешно, но через секунду выяснилось, что я ошибся снова: кошка оказалась вообще белая! А потом я разглядел, что она полосатая…

Так. Кажется, моя расплывчатая близорукость опять активизировалась. Да еще как!

– А может, кошка была в клеточку? – хладнокровно спросила регистраторша, которая наблюдала за мной с тем же исследовательским любопытством, с которым мы с кошкой недавно наблюдали за ней. – А что такого? Кошка в клеточку, нормально… Только ведь тут у нас никакой кошки отродясь не было! Ни белой, ни черной, ни рыжей, ни в горошек, ни в цветочек!

И разложив на столе карточку Ликандра Андроновича, она наконец-то начала исправлять в ней номер полиса.

Я посмотрел на стеллаж. И правда – там никого не было…

Тут за моей спиной кто-то хихикнул.

Я обернулся.

Там стояла девчонка. При виде ее все мои проблемы – и рваные пижамные штаны, и даже шерсть внутри раны! – показались сущей ерундой.

В каком-то древнем совковом фильме одна неказистая девчонка мечтала, чтобы при виде ее все мужчины падали и в штабеля складывались. Сейчас я понял, какой надо быть девчонке, чтобы при виде ее хотелось безропотно сложиться в штабель.

Я, к примеру, уже практически сложился!

Это была не девчонка, а Шамаханская царица, честное слово! Длиннющие косы – черные, блестящие, брови дугами изгибаются, будто нарисованные, нос – шедевр! Глаза… ну, тут вообще слов нет. Сказочные глаза! Зеленые-презеленые! Прямо даже изумрудные. И вся она была такая тоненькая, как балеринка, так что черные джинсы, майка и балетки казались нарисованными на ней.

Она стояла, глядя на меня этими своими изумрудными глазищами, улыбалась лукаво и поцарапывала ноготком притолоку.

И мне стало ну прямо тошно оттого, что эта Шамаханская царица слышала, как меня регистраторша высмеивала. При такой девчонке хочется, чтобы тебе на голову лавровый венок надевали, честное слово! И это самое малое…

– Кошка точно была! – выпалил я, во что бы то ни стало желая оправдаться в ее глазах.

– Конечно была, – сказала она. – Я знаю.

Ну, ребята… Это не просто девчонка! И не просто Шамаханская царица! Это вообще… ну, я не знаю!

Может, она и цвет кошкин смогла разглядеть?

Я только рот открыл, чтобы спросить, как регистраторша стукнула в стекло:

– Эй, кавалер! Забирай полис своего Вежливца!

Показалось, будто эта тетка в белом халате меня кипятком обварила. Вытащила из-под прилавка полную кастрюлю – и выплеснула в меня. И даже стекло этот кипяток прожег.

Кавалер, главное! Ну почему взрослые бывают иногда такие… такие… ну почему им надо все сделать ужасным?!

И она, Шамаханская царица, она ведь слышала, какой презрительный был голос у регистраторши! Мол, этот длинный, тощий, длинноносый, с пегими лохматыми волосами – этот Дохлый Тунец, короче! – не достоин быть кавалером балеринки с изумрудными глазами.

Я схватил этот несчастный полис, сунул в карман, обернулся – и понял, что не напрасно у меня было такое ощущение, будто мир развалился на мелкие кусочки.

Все-таки эта вреднючая тетка сделала свое дело!

Шамаханской царице, видимо, ужасно не понравилось, что меня зачислили к ней в кавалеры. И она ушла.

Пропала!

Я тупо посмотрел на притолоку, в которой девчонка успела процарапать своими ноготками несколько довольно глубоких борозд.

Ничего себе, вот это ногти у нее! Если бы регистраторша увидела это, вот бы крик подняла!

Но поздно. Шамаханская царица исчезла.

Поликлинике останутся на память о ней хотя бы эти борозды! А мне… а мне не останется ничего.

И с этой мыслью – будто потерял что-то драгоценное! – я вышел на крыльцо и побрел домой. А по пути – забрать штаны в мастерской и отнести Ликандру Андроновичу его медицинский полис.

Шло время. Сильва повзрослела. Хозяин решил, что настало наконец время оправдать деньги, уплаченные за эту собаку. Чистопородные лайки вошли в моду, за щенков должны были хорошо заплатить.

Стояла осень. От листьев, которые уже не шумели над головой, а вяло лежали на земле, шел сырой, острый запах. Ноздри Сильвы раздувались от этого запаха, все время хотелось выть, но не тоскливо, а как-то иначе…

Она все время рвалась с поводка, хозяин даже беспокоился, что не удержит ее. Прогулки стали короткими, а Сильве так хотелось свободы!

Однажды хозяйка, прихватив всегда дурно пахнущее мусорное ведро, вышла в коридор к некоему утробно урчащему железному сооружению с огромной пастью, вонючей от множества поглощаемых ею отбросов.

Сильва подошла к неплотно прикрытой двери. Что-то словно бы толкнуло собаку! Шаг, еще шаг… Ступеньки замелькали под лапами, в темноте нижнего этажа она юркнула мимо испуганно взвизгнувшей тени – и выскочила на улицу. Впервые одна, без поводка и без хозяина.

Испуг от непривычной, внезапной свободы несколько охладил ее стремительность, но разбег был уже взят, и Сильва, несколькими прыжками миновав двор, выскочила на бульвар, где часто гуляла с хозяином.

Еще утром мягко пружинили под лапами прелые листья, а сейчас все было покрыто тонким слоем нежданно и рано выпавшего снега. Острое – до щенячьего визга! – счастье нахлынуло на Сильву, и тут она увидела крупного черного пса с широкой, почти квадратной мордой, с большими круглыми ушами и мощными лапами. Пес стоял невдалеке, под деревьями, с которых изредка падали на него мягкие влажные хлопья снега.