Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)

«Подумаешь, загробный мир! – сказал он себе, храбрясь изо всех сил и стараясь не чувствовать струек холодного пота, которые бежали по спине. – Подумаешь, привидения! Да я их сколько раз в кино видел и ужастики про них читал! Они же совсем не страшные: не завывают, не бросаются на меня… Миролюбивые такие, приятненькие…»

– Хорошо, хорошо, – бормотала Сиулиэ, одобрительно сжимая Никите руку, словно слышала, что он думал.

А может, и правда слышала. Она такая. Она может!

Спустя некоторое время Никита начал различать силуэты неопределенной формы, проплывающие мимо.

Да, это фигуры людей! Только они совсем прозрачные!

– Призраки, – шепнула Сиулиэ. – И произнесла чуть громче: – Бачигоапу, буникэн!

Послышался слабый-слабый шелест, как будто бы тихий-претихий ветер шевелил сухую траву, и Никита догадался, что буникэн отвечают Сиулиэ.

Он не мог разобрать слова, которые они произносили, не мог разглядеть их лица, но Сиулиэ, похоже, удавалось и то и другое, потому что она беспрестанно кивала по сторонам, словно приветствовала всех, и трещала языком как сорока:

– Бачигоапу, старинный друг Уленда! О, и ты здесь, Чумбоки! Помнишь, какие опасности нам с тобой пришлось одолеть? Печально, что тебя свалила болезнь, но что поделаешь, ведь все мы рано или поздно придем в Буни! Понгса, Киле! Вы и здесь рядом, братья-мэргены! Потомки с гордостью воспевают ваши подвиги!

Чем дальше шли Сиулиэ и Никита, тем отчетливей становились лица и фигуры призраков.

– Бачигоапу, красавица Янгоки! – продолжала Сиулиэ. – Твой сынок давно вырос, поехал в хатон [30]учиться, вернулся в родное стойбище… очень большой человек стал! У него уже и дети, и внуки… младшую девочку тоже Янгоки назвали – в твою честь! Она вырастет такой же прекрасной, как ты! Бачигоапу, храбрый охотник Падали! Знаешь, тот тигр, которого ты убил и которым был убит, сейчас стоит в самом большом музее Хабаровска! И под ним висит табличка с твои именем… Бачигоапу, Сулунгу Оненко! Благодаря тебе слова на языке хэдени учат дети лоча, а слова на языке лоча учат дети хэдени, чтобы лучше понимать друг друга!

«Сулунгу Оненко? – чуть не завопил Никита. – Это он?! Знаменитый ученый, который составил нанайско-русский словарь?! Этот словарь у нас дома в книжном шкафу стоит. Мама говорила, что он для нанайцев – то же, что «Толковый словарь» Даля для русских! Я читал, очень интересно!»

Он завертел головой, стараясь разглядеть призрак Сулунгу Оненко, но Сиулиэ дернула его за руку:

– Живому нельзя с мертвыми разговаривать. Дальше пошли!

По пути Сиулиэ здоровалась с новыми и новыми буникэн, и Никита только диву давался, что Сиулиэ знает здесь, кажется, всех.

Постепенно он сообразил, что те призраки, которых вообще не различить и не расслышать, те, которые оставляют лишь слабые следы во прахе, пришли в Буни вообще в незапамятные времена, а чем лучше какой-нибудь буникэн виден и чем более четкие следы оставляет, тем меньший срок миновал со дня его смерти.

«Значит, – догадался Никита, – если моя мама здесь, я смогу ее разглядеть! Она ведь не очень давно умерла. Я попрошу Сиулиэ с ней поговорить, пусть спросит, почему ее нет с нами, почему она погибла!»

Он вертел головой, всматриваясь в новые и новые призрачные лица, но маму по-прежнему не видел.

И вдруг издали донесся резкий свист ветра. Буникэн так и бросились врассыпную! Лица тех, кого можно было разглядеть, выражали ужас, и все призраки явно спешили оказаться как можно дальше от пришельцев, с которыми только что были очень приветливы.

Им удавалось скрыться тем легче, чем круче завивался вихрь вокруг Сиулиэ и Никиты. Чудилось, что кто-то со страшной силой метет прах со стороны реки.

Что это? Ветер ни с того ни с сего поднялся? Или…

– Харги, – хрипло, даваясь прахом, который так и лез в рот и нос, пробормотала Сиулиэ. – Беда, Никито́й! Если харги тебя увидит, если поймет, что ты живой человек…

Она осеклась, но Никита и сам понял, что это будет именно тот случай, когда даже Сиулиэ окажется бессильной помочь ему спастись.

– Бежим? – предложил Никита. – У него же какие-то култышки вместо ног! Мы быстрей бегаем, особенно ты.

Однако Сиулиэ покачала головой:

– Харги передвигается и на ногах, и на руках, и на голове. От него не убежать даже мне!

Но вдруг нахмуренные брови Сиулиэ разошлись. Она с силой начала тормошить Никиту, заставляя его вынуть руки из рукавов и спрятать их внутрь куртки, а потом надвинула ему на лицо капюшон энцефалитки и велела как можно ниже склонить голову.

– Молчи! – прошипела она. – Все время молчи! Я постараюсь обмануть харги!

И схватила его за плечо, удерживая на месте, потому что ноги Никиты так и норовили пуститься в бегство!

Теперь Никита ничего не видел, кроме летящего по его ногам праха, но вдруг свист ветра прекратился, и он услышал голос – тяжелый, неуклюжий, грубый, словно при каждом слове говоривший перекатывал во рту камни:

– Погоди, май! [31]Постой! Кого это ты ведешь?

– Разве не видишь, харги? – ответила Сиулиэ с таким спокойствием, что можно было подумать, будто она ничуточки не боится жуткого чудища. И только плечо Никиты чувствовало, как дрожит ее рука.

Да, Сиулиэ с трудом сдерживала страх!

– Разве не видишь? – повторила она. – Мугдэ – душу умершего человека – веду в Буни.

– Душу ведешь? – перекатил камни во рту харги. – А мне сдается, это не душа, а живой человек…

– Что ты говоришь, харги?! – возмущенно воскликнула Сиулиэ, но Никита почувствовал, что рука ее задрожала еще сильней. – Разве человек так низко опускает голову? Разве закрывает лицо? Разве руки в рукава не просовывает? Видел ты у человека такую одежду? Это бунэ – саван, – а не одежда! Разве человек молчит все время? Разве человек не побежал бы от тебя со всех ног?..

– Твоя правда, май, – согласился харги. – Теперь вижу, что это душа, которая идет к своему пристанищу. Но только почему ведешь ее ты, а не какой-нибудь шаман?

– Ша… шаман? – на мгновение растерялась Сиулиэ. – Когда этой душе настало время в Буни следовать, все шаманы заняты были. Кто каса – поминальный обряд – вершил, кто больного лечил, в бубен бил, кто над новорожденным камлал и звал своих добрых духов-сэвенов, чтобы всю жизнь они охраняли человека…

– И поэтому ты эту душу сама повела, май? – пренебрежительно проворчал харги. – Но это непорядок. Ты же знаешь, что только шаман может вести душу в Буни! А ты всего-навсего май. А-айх!

Харги вдруг закашлялся, давясь. То ли взметенный им самим ветер попал в глотку, то ли, что вполне возможно, недожеванный термос Вальтера до сих пор давал о себе знать.

И Никита снова мысленно поблагодарил Вальтера.

– Ладно, – буркнул харги, наконец прокашлявшись. – Раз ты уже здесь, так и быть, веди эту душу дальше. Но ты должна помнить, май, что законы для Верхнего и Нижнего миров установили не мы с тобой, а великий Эндури-Ама, бог-отец, когда создавал небо и землю. А ты нарушила закон моего мира, значит, должна расплатиться. И ты знаешь чем!