Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.

Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего.

— Где это тебя угораздило? — спросила мама Эмиля.

— На аукционе в Бакхорве, — ответил Альфред. — А в следующую субботу надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей.

Лина, мрачная и раздосадованная, слезла с повозки. Теперь она не кривлялась и не гоготала.

— Что это у тебя такой кислый вид? — спросила мама Эмиля. — Что стряслось?

— Зуб болит, — отрезала Лина.

Торпарь из Кроки то и дело угощал ее леденцами, и от них у нее так разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась.

Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на выпас доить хуторских коров, потому что время дойки уже миновало.

Время доить Рёллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и они напоминали об этом громким мычанием.

— Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить своих дохлых коров, — сказал Эмиль и уселся доить сам — сперва Рёллу, а потом и остальных коров.

И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась громадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.

А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив брови, ждал ужина.

— Это от Лотты-Хромоножки, — сказал Эмиль.

Потом он налил папе стакан парного молока.

— А это от Рёллы, — угощал он.

Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Лина положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего — все было точь-в-точь как она и ждала.

— Эй, знаю я тебя, — сказала Лина зубу. — Коли ты глуп, то я и подавно могу быть глупой.

Альфред рассмеялся.

— Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, — сказал он. — Вот теперь и иди за него замуж!

Лина фыркнула:

— Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет, а мне только двадцать пять. По-твоему, мне нужен муж в два раза старше меня?

Ну и что! — сказал Эмиль. — Какая разница?

— Ишь какой, — ответила Лина. — Теперь еще куда ни шло, но поразмысли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто — вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог!

— По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь, — сказала мама, затворяя печь заслонкой. — Ну что за чудесная лопата! — похвалила она.

Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал:

— Ну а теперь пойду-ка я в столярку!

Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе не обязательно там сидеть, раз все обошлось.

— Нет уж, слово есть слово! — заявил мальчик.

Он молча и чинно отправился в столярную стругать сто двадцать девятого деревянного старичка.

А Лотта-Хромоножка уже сидела на своем насесте в курятнике; Рёлла же, вполне довольная, бродила на выпасе вместе с другими хуторскими коровами. Тем временем за своими шестью коровами пришел крестьянин из Бастефаля. Они с папой долго болтали об аукционе и обо всем, что там случилось, и прошло немало времени, прежде чем папа смог пойти за Эмилем, чтобы выпустить его. Но только хозяин Бастефаля отправился в путь, как папа поспешно направился к сыну.

Подойдя к столярной, он увидел маленькую Иду — девочка пристроилась на корточках на скамейке под оконцем. В руках она держала бархатную шкатулочку, украшенную ракушками. Она держала ее так, словно у нее в жизни ничего дороже не было. Собственно, так оно и было. И папа Эмиля буркнул:

— Дурацкая покупка! Старая бархатная шкатулка!

Маленькая Ида не заметила, как подошел папа; доверчиво и послушно повторяла она за Эмилем те слова, которые он ей шептал из темной столярной. Папа побледнел, услышав их, ведь грубее этих слов в Каттхульте никогда не произносили. И они звучали ничуть не лучше оттого, что Ида произносила их нежным, ласковым голоском.

— Замолчи, Ида! — рявкнул папа.

Просунув пятерню в оконце, он схватил Эмиля за шиворот:

— Ах ты неслух! Сидишь тут и учишь сестренку ругаться!

— Вовсе нет, — ответил Эмиль. — Я ей только сказал, чтоб она не смела говорить «черт возьми», и заставил выучить еще и другие слова, которых надо бояться как огня.

Вот теперь ты знаешь, чем занимался Эмиль двенадцатого июня, и если даже не все обошлось гладко, надо все же признать, что в тот день он совершил удачные сделки. Подумать только! Раздобыл за один раз добрую молочную корову, отличную куру-несушку, чудесную хлебную лопату да еще молоко, которого хватило на громадную головку вкусного-превкусного сыра.

Единственное, что огорчало папу, была старая бархатная шкатулочка, ни на что не годная, но она очень полюбилась маленькой Иде. Девочка сложила в нее свой наперсток, ножницы, красивое голубое стеклышко и красную ленту для волос. А из шкатулки выбросила на пол связку старых писем. Выйдя из столярной в субботу вечером, Эмиль явился на кухню и сразу увидел в углу эти письма. Он их тут же и подобрал. Альфред расхаживал по кухне с хлопушкой и усердно бил мух, чтобы Лина в воскресенье могла спокойно отдохнуть. Эмиль и показал Альфреду связку писем.

— Все может сгодиться, — сказал Эмиль. — Коли мне когда-нибудь понадобится послать письмо, у меня будет целая груда уже написанных.

Первым в связке лежало письмо из Америки, и Эмиль даже присвистнул, увидев его.

— Чудеса в решете, Альфред, глянь-ка, тут письмо от Адриана!

Адриан был старший сын хозяев Бакхорвы, который давным-давно уехал в Америку и за все время только разок написал домой. Об этом знала вся Лённеберга, и все были сердиты на Адриана и жалели его бедных родителей. Но что написал Адриан в этом письме, которое наконец пришло в Бакхорву, никто не знал. В Бакхорве об этом помалкивали.

— Небось теперь все можно узнать, — сказал Эмиль. Он сам научился читать как по-печатному, так и по-письменному. Мальчик-то он был толковый!

Эмиль открыл конверт, вынул письмо и прочел его вслух Альфреду. На это не ушло много времени, так как письмо было коротким. Вот что в нем было написано:

«Я видил Мидведя. Шлю вам адрэсс. Гудбай покедова».

— От этого письма вряд ли мне будет какой прок, — молвил Эмиль.

Ну да это еще как сказать!

Наступил вечер. Суббота, двенадцатое июня, подходила к концу, ночь спустилась над Каттхультом, даруя покой и тишину всем, кто там жил, и людям, и животным. Всем, кроме Лины, у которой болел зуб. Она лежала без сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и причитала, а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день.

Еще один новый день в жизни Эмиля!