Валерий Квилория - 13-й карась

– Бедная дверь, – только и вздохнула воспитательница.

Сразу она завела Леру в спальню с десятком двухъярусных кроватей и показала его спальное место. Потом туалет, небольшой зал для физических разминок и, наконец, учебный класс. Там за партами сидело четверо стриженных наголо мальчишек и две девчонки.

– У нас пополнение, – объявила Лариса Борисовна.

Все дружно встали. Атаманшу Лера узнал сразу. Ленка Федорович была здоровущая. Не девчонка, а гвардеец почётного караула. И взгляд у неё открытый, и лицо приятное, незлое лицо. Рядом с ней за партой стояла совсем маленькая девчушка. Но живот у неё выпирал, словно спелый арбуз. Казалось, вот-вот лопнет. «Беременная», – догадался Лера. Заглянул в её глаза и увидел, что они совсем не детские. В них угадывалось такое, отчего Лере стало не по себе, словно перед ним был гуманоид с другой планеты.

– Ларьбрисовна, – хитро прищурился один из мальчишек. – А Пашку в психушку отправят?

– Там видно будет, – отмахнулась воспитательница и взяла Леру под руку. – Пойдём, покажу дисциплинарку.

Пашке-Маньяку, бесновавшемуся в дисциплинарном изоляторе, было двенадцать лет. Судьба его складывалась странно, если не сказать дьявольски. В три года Павлика Примочку усыновила бездетная супружеская чета из Слуцка. Папа – хирург и мама – начальник аптеки души в нём не чаяли. У мальчика было всё: своя комната, компьютер, лыжи, коньки. Любой его каприз исполнялся. При этом приёмные родители Пашку даже пальцем не трогали. Всё больше пытались воздействовать уговорами да лаской. И Пашка старался соответствовать. В школе учился на «хорошо» и «отлично». Но когда минуло ему десять лет, социальный педагог в школе взял да и сказал сгоряча, что он пасынок, и неизвестно какого роду-племени. А Пашка ведь об этом даже не догадывался. Приёмные мама с папой хотели про это рассказать ему позже, когда подрастёт. Не успели. Тогда-то он и исчез в первый раз. Две недели шёл лесом в сторону Минска. Спал в лесу, чем питался – неизвестно. А задержан был на посту ГАИ при въезде в город. С тех пор Пашка бегает из дому. Завёл себе в Минске друзей-босяков, кражами промышлял и даже грабежом. На этом и взяли. Теперь Пашка ждёт, когда его отправят в спецшколу, что находится в Могилёве.

– Я бы этому педагогу, – помахал кулаком Лера.

– Как мне? – дотронулась Лариса Борисовна до припудренного синяка. – Таких педагогов, конечно, гнать надо в три шеи. Но и Пашка ещё тот негодяй. ему слабого обидеть – одно удовольствие. На какого-нибудь беззащитного бомжа, как нечего делать, может плюнуть или ударить его. И грабил он с двумя такими же отморозками старушку.

Сбили её с ног и сумку вырвали. Беспризорники, кто знал его на воле, говорят, что боялись с ним попрошайничать. Пашка не просит, а требует наглым образом. «Эй, ты, – кричит какому-нибудь прохожему, – дай денег». А если дадут мало или вообще не дадут, то обругает последними словами.

Всё это воспитательница рассказывала за кружкой чая, которым угощала Леру в своём кабинете. Беседовали они там по душам долго, пока не пришёл, подменявший её, Сергей Иванович.

– Всё, – объявил он, – прибыла психбригада из Новинок.

Леру отправили в класс, и он вместе с другими теперь прислушивался к тому, что происходит в коридоре и далее в дисциплинарном изоляторе. А там разворачивались самые настоящие боевые действия.

– Открывайте, – приказал густым басом один из санитаров психиатрической помощи.

Скрипнула дверь.

– Паша, выходи, – сказала Лариса Борисовна.

– А, падла! – тотчас взвыл Пашка. – Хочешь второй глаз засветить?! Никуда не пойду!

– Павел, пойдём, – настаивала воспитательница.

– Сама пошла! – заорал Пашка.

Неожиданно женщина вскрикнула. Вслед за этим из дисциплинарки вылетела тапочка и попала в живот Антоновне, стоявшей тут же в коридоре и не ожидавшей нападения.

– Бисова дытына! – только и воскликнула напуганная старушка.

Схватившись за сердце, она скрылась за дверью женского туалета.

– Наш клиент, – заключил густой бас.

– Смирительную рубашку, – вновь приказал он.

– Есть, смирительную рубашку, – ответил другой бас – пожиже.

– Готовность, – объявил густой.

– Есть, готовность, – подтвердил жидкий.

– За мной, вперёд!

Пашка-Маньяк перешёл на визг. Из дисциплинарного изолятора донёсся шум борьбы, оханье и чертыханье. Выглянув вместе с остальными из класса, Лера увидел двух дюжих санитаров. Они волокли симпатичного мальчишку, спеленатого в какой-то халат с длиннющими рукавами. Симпатяга трепыхался, как карась в подсаке, и страшно ругался.

– Я вернусь, и ты жить не будешь! – кричал он бледной от переживаний Ларисе Борисовне. – Копай себе могилу! Я тебя всё равно достану!

Тут из туалета вышла Антоновна.

– А-а! – заметил её Пашка. – Старая ментовка! Заказывай гроб! Через год – ты труп!

У бедной старушки от такой перспективы ноги подкосились. И если бы не подоспевший на помощь Сергей Иванович, лежать бы ей на полу в обмороке.

Пашка скорчил зверскую рожу, плюнул напоследок, и его вынесли вон.

Леру посадили за одну парту с коротко остриженным круглоголовым мальчишкой. Склонив свой ёжик, тот что-то старательно выводил на листе бумаги.

Лере тоже выдали тетрадку. Он открыл её и задумался. Прежние тревоги ушли одна за другой. На душе стало спокойно и легко, словно в родном классе перед началом урока, к которому хорошо подготовился. Но тут же он вспомнил, что удрал из дома. И такая тоска сжала сердце, так захотелось к бабушке, что хоть вой. И Лера, наверное, завыл бы без слёз, как плачут волки на луну. Но тут сосед толкнул его легонько локтем.

– Ты не двоечник? – спросил шёпотом.

– Нет, – удивлённо затряс головой Лера.

Мальчишка придвинул ему свой лист.

– Проверь ошибки, – посмотрел умоляюще.

С первой же строки Лера понял, что перед ним письмо.

«Здравствуй, дорогая мамуля! – прочитал он. – Пишет тебе твой сын Слава. Получил твоё письмо. Спасибо, что написала.

У нас 8 Марта над интернатом висела большая радуга. Мы в это время сидели в классе и писали сочинение про маму. Я писал про тебя. Написал на семь баллов. Мама, если ты ещё не получила моё последнее письмо, то я ещё раз поздравляю тебя с Женским днём. Я тебе, мама, обещаю: выйду и никогда не буду больше тебя огорчать. Ты за меня краснеть больше не будешь. Я стараюсь не отвечать на провокации плохих ребят, но не всегда это получается. Мечтаю поскорее вернуться к тебе. Поскорее тебя увидеть. Целую. Люблю. Твой сын Слава».

Грамматических ошибок в письме не было. Лера расставил запятые и вернул лист круглоголовому Славе.

– Спасибо, – подмигнул тот.

Через минуту Лера не выдержал.