Милош Кратохвил - Удивительные приключения Яна Корнела

Дождавшись вечерних сумерек, пираты почти незаметно подкрались к челнам искателей жемчуга и захватили их все, один за другим. Искатели, изумленные неожиданным нападением, нисколько не защищались и позволили связать себя без всякого сопротивления. Пираты заткнули им рты кляпами. Само собой, они захватили весь выловленный жемчуг.

Теперь их ожидала наиболее опасная задача. Как справиться им с боевым кораблем? Хотя он невелик, на нем все-таки около десяти пушек и шестидесяти человек вооруженной команды. Пиратов же было шестнадцать. Несмотря на это, Лолонуа решил попытаться овладеть корветом, поскольку в корабле он нуждался более всего.

Лолонуа придумал хитроумный план.

Он не отважился подойти к кораблю ночью — ведь ему было известно, что именно в это время его будут охранять особенно тщательно. Наоборот, Лолонуа дождался рассвета и направился на челне прямо к корвету, словно у него не было никакой причины для опасений. Лолонуа захватил с собой двух искателей жемчуга и приказал им под угрозой смерти выполнять все, что он потребует.

Стража на палубе заметила приближавшийся к корвету челн, в котором сидели по виду безоружные люди.

По одежде гребцов солдаты предположили, что это искатели жемчуга везут сюда свою добычу. Поэтому они охотно спустили веревочную лестницу, по которой люди из челна стали подниматься на палубу. Первыми полезли искатели жемчуга, а за ними, по пятам, следовали пираты. Стоило только тем заикнуться, и пираты вонзили бы им ножи в спину.

Выполняя приказ Лолонуа, они повернули прямо к корме, где находилась каюта командира корвета. Кормовая палуба была пуста, лишь два испанца стояли на часах у дверей капитанской каюты. Прежде чем они успели опомниться, пираты оглушили их ударами своих кулаков и ворвались в капитанскую каюту. Капитан и старший офицер в недоумении выпучили глаза, но к их груди были приставлены ножи пиратов. Все остальное оказалось уже сущим пустяком. Под угрозой заколоть капитана, Лолонуа заставил старшего офицера выйти на палубу, отдать приказ команде собраться и ждать дальнейших распоряжений в трюме. В один миг пираты стали хозяевами корабля. Первым делом они разыскали корабельный арсенал и вооружились до зубов мечами, саблями, пистолетами, ружьями и ручными бомбами. Достаточно было потом пригрозить солдатам бросить ручные бомбы в трюм, как вся команда сложила оружие и сдалась.

Теперь шестнадцать пиратов, связавших капитана и старшего офицера, стояли со своими ружьями и пистолетами, наведенными на шестьдесят безоружных солдат и матросов.

Лолонуа, желая узнать, не имеют ли солдаты и матросы каких-либо жалоб на своих командиров, попросил их без всяких опасений сказать ему об этом. Когда пленники немного осмелели, то единодушно заявили о том, что их капитан ничем не отличается от других, — не лучше и не хуже их, — зато старший офицер очень злой, жестокий и обращается с ними, как со скотом. Лолонуа подал знак своим людям, — и через минуту старший офицер уже качался в петле на рее кормовой мачты. Затем Лолонуа сообщил о том, что желающие могут присоединиться к его команде, — у него все свободны, придерживаются одной дисциплины, совместно договариваются о всяком новом предприятии и справедливо делят свою добычу. Однако он никого не принуждает, — тех, кто не пожелает примкнуть к его команде, он не обидит и прикажет высадить на берег.

Человек пятнадцать попросилось к нему, а остальных, вместе с их капитаном, Лолонуа отправил в лодках на берег.

Теперь, когда у него были вооруженный корабль, достаточное количество оружия и боевая команда, быстро пополненная новыми людьми, он мог уже решиться на более смелые шаги. Это были такие головокружительные проделки, которые создали ему громкую славу: на островах Вест-Индии одни произносили его имя с почтением, а другие — с ужасом. Он был не только отважен, но и чудовищно жесток. Только в одном Лолонуа оставался верным самому себе: он нападал лишь на корабли, порты и города испанцев. Хотя французский губернатор причинил ему горькую обиду, однако Лолонуа никогда не обращал оружия против своих соотечественников.

В настоящее время, как я уже упомянул вам, Лолонуа был командующим целой флотилии, и, стало быть, мы должны попасть на один из его кораблей.

Мы попали туда через три дня.

На сей раз к нашему берегу подошла шлюпка побольше, с шестью гребцами; среди них находился и знакомый Жака. Проплыв некоторое время вдоль берега, мы неожиданно свернули в неширокую, окруженную скалами бухту, где стоял на якоре красивый корвет, который было бы не стыдно приобрести любой испанской торговой компании. У него был мощный таран, а за ним возвышалась вырезанная из дерева фигура Посейдона, золотой трезубец которого сверкал на солнце. На обращенной к нам носовой части корабля торчали блестящие стволы двух больших пушек, а на батарейных палубах виднелись другие орудия. Потом, когда мы взобрались по висячему трапу и очутились на палубе, нас поразили невероятная чистота и образцовый порядок повсюду.

Наш проводник привел нас на корму, где неподалеку от руля сидел на смотанном канате молодой мужчина. По платью его можно было бы принять за дворянина, каких немало встречается на улицах любого европейского города — даже белоснежные кружева ниспадали у него из-под рукавов на тонкие, нежные руки.

Лениво повернув к нам голову, он кивнул нашему проводнику, и тот с помощью Жака торжественно представил ему нас, словно на каком-нибудь балу. Офицер — он походил на такового, ведь и на пиратском корабле тоже должны были быть командиры — очень подробно расспросил нас о нашем прошлом, проявив особый интерес к тому, как относились к нам испанцы на Эспаньоле. Тут мы действительно смогли высказаться от чистого сердца, и наши ответы ему, по-видимому, доставили особое удовольствие.

Не знаю почему, но больше всего вопросов офицер задал мне. Он разговаривал со мной на испанском языке, которым я за время своего длительного пребывания на Эспаньоле уже немного овладел, а также на немецком, — поэтому мы не нуждались ни в каком толмаче.

Чем подробнее он расспрашивал меня, тем больше удивлялся моим рассказам. Я так разговорился с ним, что охотно рассказал ему печальную историю Криштуфека и многое другое, чего теперь уже не помню.

Потом, указывая на нас поочередно пальцем, офицер сказал:

— С тобой — все в порядке, — он имел в виду Жака. — Ты же у нас долго не выдержишь, — это относилось к Селиму, — в твоих глазах слишком много тоски по родине. А с тобой… — он показал теперь на меня, — с тобой, дружище, у нас будет немало хлопот. Ты немного мягкосердечен для нашего ремесла. У тебя мягкое сердце и в то же время упрямая голова. Это неудобное сочетание. Разумеется, неудобное главным образом для тебя самого…