Игорь Минутко - Мишка-печатник

Не помнит Федя такого случая, чтобы Мишка-печатник сделал ему больно. Вот и сейчас Федя изо всех сил старался побороть медведя, повалить его. А что Мишке стоит хрупкого, как соломинка, мальчика одним, даже слабым ударом опрокинуть на землю? Но нет. Мишка только отдувался, кряхтел, но силы своей не выказывал, понимал — нельзя. Да он, наверно, просто очень любил Федю.

Есть у них любимая игра — в прятки. Федя спрячется, а Мишка ищет. Пока мальчик не скажет: «Можно!» — медведь послушно стоит у двери сарая. Отвернется и стоит.

Только одно огорчает Федю: не было еще такого случая, чтобы Мишка-печатник его не нашел. А ведь не подглядывает! Это всегда казалось Феде непостижимым.

Так же и сейчас. Федя запрятался среди штабелей дров, старой рогожей накрылся, крикнул: «Можно!» И Мишка ленивой трусцой побежал к нему. Как будто нет дров, рогожи — через них он Федю видит. Подбежал, откинул рогожу, ткнулся Феде в щеку мокрым носом и прорычал радостно.

— Какой ты! -немного рассердился Федя. — Хотя бы понарошку сразу не нашел!

Играют в прятки Федя и Мишка и совсем не знают, что за ними из окна следят Давид Семенович, дядя Петя и Федин отец Дмитрий Иванович. Смотрят и решают их судьбу.

— Две недели нам на подготовку, значит?- спрашивает Дмитрий Иванович.

— Пока так. — Дядя Петя задумался. Есть у него такая привычка — задумываться. — А там, может, сократят. Сам понимаешь…

— Сократят! — Давид Семенович решил было пропеть: «Я люблю вас, Ольга», но понял, что момент неподходящий и опять засмотрелся на Федю и Мишку.- Ловко же медведь его ищет! И все же куда мохнатого девать, когда вы уедете? Ну сколько нас остается? До него ли будет!

Дядя Петя кашлянул:

— И все-таки я уверен: Федор справится. Вон они какие друзья. С ним наш Мишка не пропадет.

— Даже лучше, что у него здесь забота будет. Больно он переживает, что на фронт мы его не берем.- Дмитрий Иванович вздохнул.- Воевать рвется.

— Мальчонка. — Дядя Петя опять покашлял. — Думает, война — это так, игра.

— запел все-таки Давид Семенович, потом со вздохом сказал: — Ладно. Другого выхода нет. Оставим этого чертова медведя в типографии. Федя будет за ним ходить. Только ты, Дмитрий, серьезно поговори с ним. Чтобы ответственность почувствовал.

— Поговорю.

Так решился вопрос, что делать с Мишкой, когда отряд типографских рабочих уйдет на фронт — ведь в городе останется только несколько человек, которые будут все равно, назло всем бедам и всем врагам революции, выпускать газету «Коммунист».

А Федя и Мишка-печатник между тем, ничего не подозревая, продолжали играть в прятки.

После обеда Федя стал поджидать художника Нила Тарасовича — интересно все-таки посмотреть, как Мишку-печатника рисовать будут.

О Ниле Тарасовиче, пожалуй, надо рассказать особо.

Федя очень хорошо помнит, как художник появился в редакции. Случилось это с месяц назад. В городе должен был состояться первый коммунистический субботник. Давида Семеновича осенило:

— Давайте-ка плакат нарисуем! Что-нибудь такое… Ну, рабочие несут бревно. Мускулы там, воля. И наверху слова: «Да здравствует коммунистический труд!» И повесим плакат над дверями редакции.

Затею все одобрили. Но тут же выяснилось, что в редакции никто не умеет рисовать. Однако, энтузиазм был сильнее неумения. Рисовали коллективно: кто бревно, кто туловище рабочего, кто мускулистые руки. Даже Федя принял участие: нарисовал на фартуке рабочего красную звездочку. Рабочий получился неуклюжий, и руки у него, выпрями он их, оказались бы длиной с его рост. Однако было ярко, броско, и, когда плакат повесили над дверью редакции, он сразу привлек внимание нескольких прохожих.

— Наглядная агитация, — довольно сказал Давид Семенович. — Действует. А теперь пошли работать.

Все уселись за свои столы и видели из окон, что у плаката стоят озадаченные зрители. Давид Семенович пел, пожалуй, громче, чем всегда:

Но плакат провисел над дверью не больше десяти минут. С треском распахнулась дверь, и в комнату ввалился огромный мужчина. Был он в свободной грязной блузе, с большим заросшим лицом, на котором гневом блестели глаза. В одной руке он держал обшарпанный чемоданчик, в другой.,, злополучный плакат.

— Чья мазня? — гаркнул мужчина таким басом, что задребезжали стекла в окнах.

Все это было весьма неожиданно. На несколько секунд в редакционной комнате наступила тишина.

— Я спрашиваю — чья мазня? — Великан, поставив на пол чемоданчик, с отвращением взял плакат обеими руками. — Молчите? — И он разорвал коллективное творение пополам.

Федя наблюдал эту сцену с подоконника, и ему, вопреки всему, понравился этот чудак в блузе, хотя и жалко было плакат.

«Веселый дядя», — решил Федя.

Расправа с плакатом вывела из состояния столбняка Давида Семеновича. Он вскочил со стула и ринулся на пришельца:

— Хулиганить?! Да как… — Давид Семенович тряхнул головой, уронил пенсне, нагнулся, долго искал его, поднялся красный, потный. — Да кто вам позволил? Мы…

— Ша! — снова гаркнул мужчина в блузе. — Кто позволил? Совесть художника, черт вас всех раздери! Лист бумаги найдется?

И, не дожидаясь ответа, он раскрыл свой чемоданчик, в котором все увидели тюбики с красками, палитру и несколько кисточек.

В рядах газетчиков случилось легкое замешательство. Художник оглядел комнату, глаза его продолжали сверкать гневом.

— Вы что? Оглохли? Говорю, лист бумаги мне дайте! Писаки несчастные!

Лист бумаги из другой комнаты принес самый молодой работник газеты Володя Смеух, у которого, как все говорили, блестящее будущее журналиста.

Художник схватил большой лист бумаги, примерил его к стенке, потребовал:

— Кнопки!

Появились кнопки. Молниеносными движениями могучих рук лист был приколот к стене. Художник пристально посмотрел на Давида Семеновича, и Давид Семенович отчего-то смутился.

— Что хотели сказать этой мазней?

Давид Семенович несколько замешкался с ответом, и художник заорал:

— Вы что? Разговаривать отучились? Я спрашиваю: что хотели сказать этим… вашим плакатом?

— Ну… — Давид Семенович робко развел руками.- Коммунистический субботник завтра. Вот мы… вроде призыва.

— Вроде призыва… Коммунистический субботник…- Он задумался. — Так… Цель ясна.

Из двух тюбиков художник выдавил на палитру красную и черную краски, взял две кисти, и вся редакция стала свидетелем чуда: легкие быстрые движения кистью по бумаге; несколько тяжелых шагов по комнате; пауза, опять быстрые движения кистью- и на глазах у всех возникла атлетическая фигура рабочего, поднявшего на свои сильные плечи тяжелый металлический рельс. Феде показалось даже, что он заметил, как рабочий сделал движение корпусом- поправил рельс (в этот момент художник добавил рабочему стремительную линию).