Филипп Бурнаков - Небесный огонь

Так себя жалко стало… Кто нас тут отыщет? Так вот и пропадем. Арминек рядом стонет. Что делать?

Кое-как вытащил из кармана блокнот и карандаш. Вырвал листок. Приблизительно изобразил путь, которым шли к перевалу. Накарябал:

«Мы несли небесный огонь и отравились матхом, табачным дегтем, потому что сохраняли огонь в папиросах. Курили целый день. Просим этот огонь перенести через Улгенник в наш аал Торгай. Пусть за ним следит Постай ууча. Арминек, Толай».

Дождь? Нет, не дождь… Что-то брызжет в лицо. Холодное, приятное. Открыл глаза — почти вплотную расплывающееся лицо. Сильные руки приподняли мою голову. Губ коснулся край кружки.

— Пей!

Сделал несколько глотков. Вроде бы полегче стало, а сил совсем нет. С трудом повернул голову — Арминек рядом лежит, как засохшая пучка. И снова все расползлось перед глазами.

Позже незнакомец заставлял глотать что-то горячее. Кажется, чай со сгущенкой. Вкуса я не ощущал. Во рту все еще сплошная табачная горечь. Попытался протереть глаза — и от рук разит табачищем до тошноты. Хотел спросить хоть что-нибудь- слова сказать не могу. И Арминек молчит. Только постанывает, будто собачонка маленькая скулит.

Не знаю, сколько времени так прошло. То забудусь, то в себя приду. Открою глаза — сразу голова кругом идет. Кажется, что вокруг много людей. Слышу знакомые голоса. Вот что- то сказала Майра Михайловна, а это — Ктара и Тачана… Ху-рун Иванович сердито выговаривает… И за балаганом галдят, не разобрать, кто и что. Смеются, Неужели над нами?

— Что с ними?

— От голода ослабели.

— Нет, видимо, отравились чем-то.

С трудом обшариваю взглядом шалаш. Никого! И голосов не слыхать. Значит, почудилось. Впрочем, кто-то склонился над Арминеком. Спиной ко мне. Это тот же человек, который давал мне пить. Он вышел из балагана.

Понемногу начинает проясняться в голове. Вспоминаю про свою записку-завещание. Где она? Пошарил вокруг себя — нету. Может, сгорела? Это бы лучше. Тогда никто не узнает нашу тайну. Костер горит, и над ним висит закопченный чайник. Значит, наш огонь не погас. Тогда все в порядке. Вот очухаемся и донесем его до аала. Обязательно донесем.

Попробовал приподняться. Сел. В ушах звенит. Пришлось лечь. Слышу: «То-о-лай!»- Ктара зовет.

— Сейчас!- отвечаю.

С трудом сполз с лежанки, выбрался на воздух, схватился за тонкую осинку и выпустить боюсь — упаду. Нет никакой Ктары. Никого нет. А земля, деревья, поляны кружатся, кружатся… Свалился я, уткнулся носом в траву, дышу прохладной сыростью — и с каждым вздохом становится легче.

Совсем близко кто-то вполголоса пел. На самом деле пел. Это мне не чудилось. Разглядеть я только еще не мог. Постепенно все становится на свои места: небо наверху, деревья зеленые, земля не качается. А цветов-то, цветов сколько!.. И жарки, и кукушкины слезки, и марьины коренья… Где наши глаза раньше были?

Песня слышнее. Я сел на валежину. Сзади кто-то приближается. Боюсь оглянуться. Вдруг опять мерещится? Не утерпел, обернулся. Аток Павлович! Идет, улыбаясь, прямо ко мне. Подошел, схватил мои руки.

— Толай! Что с вами случилось? Всю ночь отваживался. Как вы сюда попали? Заблудились?

— А вы почему здесь?

— Я вас по дыму костра нашел. Тут, кроме нашей партии, на сто верст ни души. И вдруг — дым. Думал, опять пожар. Пошел смотреть и на вас наткнулся. Вот ведь как бывает! Вы меня выручили, а я к вам на помощь пришел. Хорошо, что так получилось… Ну, рассказывай.

— Мы не заблудились,- не сразу говорю я.- Мы эти места теперь хорошо знаем.

— Чем вы отравились?

Хотя мы с Арминеком насквозь прокоптились табачным дымом, так что догадаться нетрудно, я вру напропалую, вспомнив, что возле костра окурков, кажется, нет.

— Смородину ели… зеленую. Черемшу. Пучки рвали. Саранку копали…

Аток Павлович сочувственно кивает Не поймешь — поверил или нет.

Он помог мне встать и, придерживая за локоть, повел на взгорок. Оттуда далеко видно. Должно быть, хотел показать, где мы находимся.

— Я вон откуда пришел. Даже подумать не мог, что вас тут обнаружу. Здорово вас прихватило. Не знаю, что было бы, не подоспей я…

— А мы давно собирались сюда. Красивые места тут. С перевала спустишься, там реки текут в обратную сторону. А дальше пойдешь,- повторяю я слова деда Нартаса,- травы и цветы не вянут, деревья всегда зеленые, реки не замерзают…

— Чудеса какие! Интересно ты рассказываешь.

— Старики так говорят.

— А-а, помню, помню. Вы же прошлый раз какой-то шалаш нашли. Не этот?

— Нет. А этот тоже дед Нартас ставил.

А сам думаю про себя: «Знает про наш секрет или не знает?»

— Тола-ай! — досится из балагана.

— Пойдем,- торопит Аток Павлович.- Друг потерял тебя.

Мне уже совсем хорошо. Сам бегом с горки спустился, раньше Атока Павловича к шалашу подбежал, а войти почему-то боюсь. Как-то ведь придется объясняться с нашим спасителем. И врать нехорошо, и правду сказать нельзя — тайна же, да еще какая! Поделиться с ним нашим секретом мы не можем, иначе пропадет небесный огонь. И неспокойно оттого, что мог Аток Павлович подобрать мою записку. Может, он все уже знает, да помалкивает? Хочет что-нибудь выпытать у нас. Ну уж пусть не надеется, не проговоримся! Арминеку про записку тоже говорить не надо — рассердится.

Прежде чем зайти в шалаш, оглядел костер перед входом. Горит вовсю. С краю кучка пепла. Похоже, от сгоревшей бумаги… Ныряю в балаган.

— Ну, как дела? — следом за мной входит Аток Павлович.- Молодцом, Арминек, выглядишь. Встаешь? Очень хорошо.

— Здра…- поперхнулся Арминек.

Значит, и он только сейчас увидел изыскателя.

— Не тошнит?

— Нет.- Друг переводит взгляд на меня.

— Давай-ка на воздух,- предлагает Аток Павлович.- Обопрись на меня. Вот так. Потихоньку… Посидите тут пока, а я поесть приготовлю. Пора вам что-нибудь кроме чая с молоком проглотить. Я тут вашу банку сгущенки нашел — пригодилась. Пришлось к нам в табор сбегать, прихватить кое-что посущественней.

Я перехватил настороженный взгляд Арминека и глазами успокоил его: дескать, все в порядке.

Аток положил перед нами большой кусок бересты вместо стола и скатерти, нарезал хлеб и мясо, высыпал из бумажных кульков конфеты и печенье, разлил по кружкам чай, пошутил:

— Пир на Улгеннике! — И предупредил:- Сразу помногу не ешьте. Торопиться некуда.

Мы поначалу и без того не налегали на еду — как-то не по себе было. Арминек вообще уткнулся носом в кружку с чаем, головы не поднимет. Один только раз в мою сторону глянул. Я догадался. Потихоньку корочку хлеба в костер кинул, кусочек мяса, конфету… Вовремя друг напомнил: небесный огонь обязательно подкармливать надо.

Не зря говорят, аппетит приходит во время еды. Незаметно почти все, что принес Аток Павлович, прикончили.