Пит Рушо - Енот и Пума

— Пора, — сказал Вюртемберг, задул фонарь, надвинул капюшон на нос (все равно ничего не видно), поправил полы плаща, чтобы вода не сливалась за голенища сапог, чмокнул губами, и путешествие началось. Путешествие началось в том смысле, что Трюфо фыркнул и стал переминаться с ноги на ногу, не выходя из-под навеса коновязи.

Тогда рыцарь ударил его пятками под ребра, развернул мордой на юго-восток — к океану и хлопнул ладонью по холке. И только когда умный мул сыграл глупого, непослушного и ленивого осла, а Вюртемберг в свою очередь властного хозяина и всадника, только после этого обязательного спектакля они тронулись в путь.

Ни мул, ни лошадь ничего не видели в темноте, но они прекрасно чувствовали дорогу, точнее, просто то место, где можно пройти. Они уверенно зашагали вперед, через глухой ночной дождь, навстречу неизвестности.

Когда пересекли поляну и въехали в лес, шорохи капель стали другими. Слева от себя услышали плеск водопада. Им даже показалось, что увидели молочно-белое пятно брызг и мрамора. Но это были только фантазии. Путники следовали вдоль ручья, где совсем недавно Пума бегала с Быстрым Оленем. У Трех Камней (там еще сохранился запах лесного пожара) мул свернул вместе с руслом направо, а потом перешел на другую сторону. Трюфо знал свое дело, он был уверен, что, когда рассветет, никто не обнаружит их следов, размытых дождем, и никогда не узнает, что Вюртемберг, интересующийся золотом, побывал в этих краях.

Они уходили все дальше и дальше. В темноте кое-где стали пробовать петь птицы, не очень-то веря, что в такую погоду может наступить утро. Через некоторое время Вюртемберг различил силуэты деревьев. Светало. Путешественники находились на краю открытой возвышенности, внизу на склоне, насколько можно было видеть сквозь завесу дождя, лежал густой лес. Поднялся утренний туман, и лошади, всадник, и полосатый хвост Енота, торчащий из-под плаща, опять стали невидимыми. В тумане въезжали они под покров леса, в тумане перебирались через деревья, поваленные ветром, и через груды камней, поросшие папоротником, костяникой и мхом.

Когда дымка растаяла и на смену серому цвету пришли тускло светящиеся краски мокрого леса, они были уже далеко. Дом Бобров стал казаться им полузабытым счастливым сном.

Невыспавшийся Енот утратил надежду задремать, трясясь в седле. Он чувствовал, что мысли рыцаря грустны, и решил его немного развеселить. Не высовывая морды из-под плаща, Быстрый Олень стал плести истории из жизни енотов. Он тараторил без умолку, но, видимо, говорил что-то не то. В карих глазах Вюртемберга стояла печаль. Он хмурился, и, когда мул подошел к краю глубокой каменистой ложбины с редкими елями на скалах, только тогда Вюртемберг сказал, что Енот ему надоел, и попросил Оленя замолкнуть.

Впадина была такой глубокой, что вершина дерева, росшего на дне, была прямо у них под ногами. Мул стал спускаться, оскальзываясь на мокрой тропе. Овраг был большой, среди черничника громоздились обломки скал. Галька и песок осыпались под копытами. Место было трудное. Именно тут Вюртемберг и высказал все Еноту.

— Надоел ты мне, — сдержанно сказал он, — помолчи.

Енот забыл о своих добрых намерениях и обиделся.

— Старики-еноты рассказывали, что однажды Великий Орел летал высоко в небе.

Он летал высоко в небе и видел все, что делается на земле. И Великому Орлу наскучило зрелище мелкой суеты. «Надоели!» — сказал он, снял свою Туманную Шапку и бросил ее вниз. Вся земля покрылась густым туманом. Таким, в котором мы ехали утром, — пояснил Енот.

Долины потонули в тумане, как в молоке, и никого не стало видно… — Енот трагически умолк.

— Ну и что? — спросил фон Вюртемберг.

— Великий Орел добился своего. Теперь он никого не мог увидеть, если бы и захотел. Даже мышь он не мог поймать себе на обед. И издох от голода…

Рыцарю понравилось нахальство рассказчика.

— А куда потом делся этот туман? — спросил он.

— Была такая история, — отозвался Быстрый Олень, — Улитка влюбился в Черепаху.

И предложил выйти за него замуж. «А где мы будем жить? — спросила обрадованная Черепаха, — у тебя или у меня?» Они до сих пор решают эту проблему, так и не поженились.

— Это ты к чему?

— Это я к тому, что не надо задавать лишних вопросов…

Стрела попала в правую руку Вюртемберга выше локтя. В воздухе кругом засвистело, укрыться было негде. Засада была устроена просто и умело. Енот, отвлекшись на болтовню, не почуял врагов.

— Как Ролланд и Оливье, — думал фон Вюртемберг, — только здесь дуди не дуди, никто не услышит.

Енот вовремя улизнул и исчез в россыпях камней. Ханинг Айн не высовывался.

Трюфо и конь продолжали спуск, развернуться в таком месте они не могли. Одна стрела разорвала ослу длинное ухо, другая пробила насквозь сапог рыцаря. Раненой рукой он достал из ножен меч, и тут стрела с тяжелым тупым наконечником выбила его из седла, попав над бровью. Рыцаря протащило шагов на двадцать вниз по мокрому осыпающемуся щебню, пока он не застрял в груде валунов. Теперь он не мог даже пошевелиться и представлял собой безвредную мишень.

— Хватит, Джим. Отлично! — старческий голос зазвенел треснутым беззубым фальцетом. На верхушке большого камня из зарослей елочек вылез худой старик в ржавых, когда-то вороненых латах с золотым узором. Его седая козлиная бородка подергивалась от радостного возбуждения.

— А, Филиппо! То-то я слышу знакомый голосок! — сказал Вюртемберг, — как тебе удалось меня выследить?

— Привет, Джо! Мой друг Джим увидел тебя сегодня на рассвете, перед тем как поднялся туман. Ты как раз направлялся в нашу сторону.

«Повезло, — подумал рыцарь, — он не знает, что я был у Бобров».

— С каких это пор у тебя появились друзья, Филиппо? Сколько ты заплатил этому Джиму?

Джошуа, послушай, уже не важно, сколько я заплатил индейцу. Ведь ты стоишь намного дороже! Вернее, ты, Джо, уже ничего не стоишь, но то, что ты захочешь мне рассказать перед смертью, стоит очень дорого. Ты ведь захочешь рассказать про золото, про корабль?

«Интересно, — с отстраненным любопытством рассуждал израненный Вюртемберг, хорошо знавший жизнь, — он будет сдирать с меня кожу или начнет тыкать чем-нибудь неострым и горячим?»

— Раз так, я хотел бы видеть меткого индейца Джима, ведь он будет со мной разговаривать, не так ли? У тебя же не хватит сил меня пытать.

Индеец появился почти прямо над ним из-за глыбы замшелого базальта. В руке у него был топорик, а лук и колчан со стрелами болтались за спиной.

— Хорошо стреляешь, Джимми, — говорил рыцарь, стараясь определить, догадывается ли эта раскрашенная рожа, что отправится на тот свет сразу же вслед за ним.

Ибо характер Филиппо был известен Вюртембергу давно. Филиппо не оставил бы в живых индейца ни при каких обстоятельствах.