Алексей Югов - Черный дракон

— Наконец, научились они добывать чистый радий и стали его добывать. Весь мир узнал! Телеграммами их засыпали!

— Все равно как папанинцев, — тихо заметил Ершов.

— Ученые к ним стали ездить, корреспонденты... А капиталисты стали миллионы золота предлагать: только откройте, пожалуйста, ваш секрет... А они говорят: никакого мы секрета скрывать и не думаем. И взяли все напечатали: из чего и как надо радий добывать. И весь мир узнал... А им предлагали патент взять, и тогда уж никто бы в мире без их согласия не мог радий добывать, а сначала заплати им деньги, а тогда уж и пожалуйста!.. Они даже некоторым ученым дарили понемножку радия. Одному старому знаменитому ученому Пьер Кюри подарил малюсенькое зернышко радиевой соли в запаянной ампулке, так тот чуть с ума не сошел от радости, всем показывал и хвастался, что у него радий...

— Слушай, Чугунова, — перебил ее Миша Бутылкин. — А что в нем такого ценного?

Он давно собирался задать ей этот вопрос, но все не решался: боялся, что засмеются над его невежеством. А оказалось, и остальные ребята не знали. Одна только Чугунова.

Она ответила:

— Как, «что ценного»? Да я читала, что в одном только грамме радия столько скрыто силы, сколько в тридцати пудах каменного угля, если сжечь их. Из радия вечно лучи идут и тепло...

— Так что он горячий?

— Да нет, так-то его и не почувствуешь: оно слабое тепло, но вечно, вечно идет, и никогда это тепло не ослабевает, и лучи тоже...

— Брось! — сказал недоверчиво Бутылкин и даже махнул рукой.

— Вот чудак! — усмехнулась Маруся.— А если я тебе говорю?! Конечно, не вполне вечно: четыре тысячи лет беспрерывно! Хватит с тебя?

У слушателей вырвался возглас изумления. Гордясь произведенным на них впечатлением, Маруся продолжала:

— И никак этих лучей прекратить нельзя: хоть заморозьте радий, хоть его под паровым молотом в пыль раздавите, хоть в пар обратите — все равно из этого пара столько же будет лучей идти, столько же тепла!

— Вот черт какой! — сказал Бутылкин, покачивая головой.

— Я читала, что если бы радий сразу, в один миг, мог все свое тепло отдать, так он бы страшнее всех динамитов, нитроглицерином был... А то ведь за четыре тысячи лет!.. Да и то Пьер Кюри сказал, что если бы у него лежал на столе кусок радия величиной с кулак, так он бы и подойти к нему побоялся...

— Ого!

— Слушай, да неужели у них за все время даже с кулак радия не набралось? — опросил Петя Г орный.

Маруся рассмеялась:

— Вот чудак! Да во всем мире-то столько не наберется. А уж чуть не сорок лег добывают. И специальные заводы настроены.

Некоторое время ребята молчали, подавленные всеми этими сообщениями. Потом Ершов спросил:

— Ну хорошо. Допустим, даже лежал бы у него кусок радия величиной с кулак, — ну и что ему, Пьеру Кюри, сделалось бы? Ведь, говоришь, радий-то совсем не горячий и лучи из него идут незаметно.

— Негорячий... — подтвердила Маруся. — Вот я вам сейчас расскажу случай один. Тому старому ученому — помните? — первый который был, не мог еще радий-то который открыть, — так вот Мария Кюри ему тоже подарила радий в стеклянной ампулке, ну, не больше, как с просяное зернышко... Старик с ним носится, просто-таки наглядеться не может. Вот пригласили его лекцию прочесть насчет радия. Он ампулку с радием в жилетный кармай положил и поехал... Ну, прочел лекцию, приехал обратно, радий из коробки выложил, и ничего. А через день, через два он чувствует, что у него кожа на груди саднит. Посмотрел в зеркало — краснота. А потом болеть стало, болеть, и, наконец, такая язва на груди сделалась, что он ее целый месяц не мог вылечить...

— Вот тебе и негорячий!

— Да. И он всегда так,— продолжала Маруся.— Сначала ничего не почувствует человек, а потом — ожог. Даже если 10 минут ампулку с радиевой солью подержишь, — все равно. Этот ученый потом говорит Марии Кюри и Пьеру, после того как пострадал от радия: «Хоть я и сердит на него, а все-таки люблю...» Радиевы лучи сквозь человеческое тело проходят, ими самую страшную болезнь лечат — рак...

Маруся замолчала, как будто не зная, что еще рассказать ребятам про радий.

— Ну, а Кюри что? — спросил Ершов.

— Кюри? Ей нобелевскую мировую премию дали. Весь мир про них узнал. Знаменитее их уж никого на свете не было... Все с ними познакомиться хотели... Французский министр присылает Пьеру Кюри орден Почетного легиона... Уж самая высшая у них награда... А он отказался и написал письмо: «Вы лучше мне никаких наград не давайте, а постройте лучше лабораторию, а то мне работать негде...»

— Вот черти полосатые! — воскликнул Бутылкин.— Да неужели они все еще им лаборатории не построили?

— Нет.

— Ну и ну!

— Да. А уж с ними и короли, и принцы, и президенты — все рады были познакомиться. А если бы они патент захотели взять, то богаче были бы всех американских миллионеров...

— Не захотели наукой спекулировать, — заметил Ершов.

— Им от американских корреспондентов житья не было: так и гонялись повсюду. Один раз оба они: и Мария Кюри и Пьер — отдыхали в деревне с детьми вместе. Один корреспондент их разыскал. Подходит к дому и видит: сидит какая-то женщина на каменном крылечке в простом ситцевом платье и высыпает из туфли песок. Он подходит и спрашивает:

— Здесь живут профессор Кюри и профессорша Кюри?

— Да.

— А можно ее видеть?

— Пожалуйста. Это я.

Так он так и отступил! Ему, наверное, казалось, что она какая-нибудь особенная и одета как-нибудь по-особенному, а она разулась и песок из туфли вытряхивает!..

— Они и сейчас живы оба? — спросила Катя.

Маруся покачала головой:

— Нет. Мария Кюри — та совсем недавно умерла. Уж старая. А Пьера Кюри вскоре после того, как они радий открыли, раздавило грузовой повозкой. Они только что накануне из деревни вернулись; ездили туда всей семьей, с девочками, гуляли там, насобирали цветов... И вот он шел с одного заседания, шел и задумался... А в это время повозка... Кучер не удержал... Пьера Кюри сшибло с ног. Повредило ему голову... Он так без сознания и умер... А в рабочем кабинете

у него еще те самые лютики не успели завянуть, которые он со своими девочками в деревне насобирал...

Наступило молчание.

— Ну, а извозчику этому было что потом?

— Не знаю... Как будто ничего: не мог сдержать лошадь, и все...

— Таких расстреливать надо! — мрачно сказал Ершов, взмахнув крепко сжатым кулаком.— Что он не видел, что человек идет и задумался, не слышит ничего?!

Долго молчали ребята. Потом Катя Зайцева сказала, глубоко вздохнув:

— Да уж все равно Пьера-то Кюри не вернешь этим...

И опять замолчали...

— А ведь у вас на дворе негде лабораторию-то устроить, — сказал Бутылкин.

— Ну, почему?..— возразила ему Катя.— Найдем...

— Негде! — решительно заявил Чемпион.— Разве только фанеры добиться и к стене сарая пристройку, а? Как ты думаешь?