Илья Миксон - Трудный месяц май

— Вот именно! Кто экономил себя, погибал еще скорее. Отец рассказывал, что в Ленинграде школы работали. В бомбоубежищах или просто на квартире где-нибудь. И те, кто учился, те выжили.

— Не все, — грустно произнесла, будто подумала вслух, Алена. Ей вспомнился рассказ о маленьком Алеше Градове, который просил супа.

Когда люди в одинаковом положении, у них и мысли совпадают.

— Не все, — со вздохом подтвердил Антон. — Мой брат, например. Но он же не учился, его только собирались записать в школу, в первый класс…

Тут все вспомнили школу, свой родной класс, учительницу.

— Хотел бы я знать, — сказал Антон, — Светлана Васильевна переживает за нас?

— А ты как думаешь! — сразу горячо вступилась Алена. — Она знаешь как болеет за нас? Думаешь, ей твои фокусы и грубости просто так, ничего не стоят? Люся видела, как Светлана Васильевна даже плакала. Из-за этого всего!

Люська Шибалова, конечно, не авторитет. Люське Шибаловой насплетничать, что Антону сквозь щелочку в зубах на два метра плюнуть.

Но все-таки Антон почувствовал себя виноватым.

— Выйдем, больше не буду так. — В голосе его прозвучало раскаяние.

— Прощения попросить надо, — с учительской строгостью сказала Алена. Когда она начинает говорить таким голосом, спорить и возражать бесполезно. И права ведь: надо признать свою вину перед человеком, если сам человеком хочешь быть.

— Хорошо, — безропотно согласился Антон.

— Только выйти еще надо…

Как?

Пробраться назад, к завалу, и пытаться продолбить выход к реке? А если тоннель обрушился на всю длину? Жизни не хватит на такую работу.

Вскрыть бетонный потолок?

— А если… — Антон и Ростик сказали это одновременно. И смолкли.

— Что «если»?

Мальчики не видели, но почувствовали, что Алена подалась к ним.

— Нет, нельзя, — здраво отказался Ростик. — Сдетонирует весь склад.

— Вы же говорили, что, когда далеко, не взрывается, — напомнила Алена. Она ухватилась за этот единственный выход.

— Разве что… — раздумчиво заговорил Антон, — тоннель…

— Конечно! — воскликнула Алена.

И, как обычно, прекрасную идею погубил Ростик:

— А где детонаторы взять?

— Найти. — Голос Антона опять окреп. — Зажигай, Ален!

— Мины?!

— Свечу.

— Они должны в комплекте храниться, — авторитетно заявил Антон. — Где мины, там и взрыватели. Только в других ящиках.

Ящики с взрывателями, очевидно, поменьше минных. В штабелях лежали одинаковые ящики, деревянные, с планками для рук, с черными трафаретными цифрами и буквами непонятных индексов.

Решили искать по размеру.

Все ящики как близнецы.

— Между штабелями могут быть. Или под низом, — высказалась Алена. Девчонка, ничего не соображает!

— Кто же держит взрыватели под целой горой мин! — Антон говорил таким тоном, словно хранение боеприпасов его специальность. — Нашел в своей жизни одну-разъединственную противотанковую мину и уже завоображал неизвестно что.

— В войну все могло быть, — упрямо сказала Алена.

— В войну… — протянул Антон. И вдруг подумал, что они сейчас в настоящей военной обстановке. Враг отрезал их от своих, завалил все выходы, ждет, когда запросят пощады. А они не сдадутся! Ни за что! Как ленинградцы. — В войну, — еще раз сказал Антон, но уже иным голосом. — В войну знаешь как действовали? Или — или! И мы должны рисковать.

Какому еще риску он собирался подвергать себя и своих товарищей? Во имя чего? Конечно же, во имя спасения, во имя свободы, жизни.

— Лучше умереть стоя!

Знаменитые эти слова Антон произнес с пафосом.

Но их ведь никто и ничто не заставляло опускаться на колени. Они могли умереть здесь, в подземелье, стоя, сидя, лежа. Умереть от голода, от жажды, от нехватки кислорода.

Странно, но дышалось совсем не трудно. Сырая затхлость, но дышать есть чем. Значит, откуда-то воздух все-таки проникает сюда!

— Где-то есть щель, — как заклинание произнес Ростик.

Вообще-то и Антон полагал так. Хотя, с другой стороны, выдышать весь кислород в таком громадном помещении сразу невозможно.

— Давайте еще раз осмотрим.

Осмотрели. Сожгли огарок и почти целую свечу. Неприступные стены, непробиваемый пол, несокрушимый потолок — и ящики, ящики, ящики.

— Придется взрывать, — принял окончательное решение Антон. — Возражения есть?

Возражений не было. Не было и детонаторов.

— Переложим все штабеля, до последнего ящика, а найдем. Не может быть, чтобы ничего не было.

— За такую некомплектность под трибунал отдать мало! — сурово сказал Ростик.

Ему не перечили. Трибунал так трибунал. Где он только?

— Дядя Армен Осипов нас наверняка ищет, — сказал Антон.

Имя старшего лейтенанта милиции заключало в себе больше надежды, чем слово «трибунал».

— Нас вся милиция ищет, — уверенно заявила Алена.

— С собаками, не иначе, — не смолчал и Ростик.

— А может быть, им уже Барбос все выболтал? — не без основания предположил Антон.

Алена развила его мысль:

— По радио объявили. Всем-всем! Если кто знает что-нибудь, немедленно явиться в милицию.

— Так тебе Барбос и придет сам в милицию! — усомнился Ростик.

— Приведут!

— А кто знает, что он знает про нас?

Ростик такой умный, что с ним просто трудно разговаривать!

— Может быть, проберемся назад, к тоннелю? — неуверенно предложила Алена. — Вдруг там уже докопались?

Решили, что не стоит: слишком уж путь тяжелый.

Разлеглись на ящиках — еще поразмыслить — и незаметно для себя задремали…

Странно: они много времени отдыхали, а силы убавлялись. Растаскивать тяжеленные ящики с минами становилось все труднее и труднее. Работали с большими перерывами, но работали. Другого дела не было, и не было другого способа вырваться из заточения.

Перерывы все удлинялись. Совершенно исчезло представление о времени, даже первобытное; лишь непроницаемая темень и желтый светлячок стеариновой свечи.

Свечи таяли на глазах. Таяла и надежда. Они еще стыдились признаваться в этом, но бодриться уже не могли.

Голод не ощущался, только очень хотелось горячего: ненавистной с детства каши, опостылевшего дома супа. И — пить. Само сознание, что воды почти не осталось, вызывало жажду. Недоступного всегда хочется сильнее всего на свете!

Экономили еду, воду, огонь. Свечи зажигали для работы и когда делили паек. Ели в темноте. И отдыхали, конечно, в темноте.

…Антон лежал на спине, подложив под голову заскорузлые от грязи руки. Их теперь неделю отмачивать. Или в бензине мыть. После него, правда, кожа белеет и трескается. Впрочем, теперь это уже вряд ли играет роль…

Можно не показывать вида перед Аленой и Ростиком, но себя не обманешь! Нет выхода. Нет…

Неужели нет никакого выхода? Не может быть…

Как же не просто отдавать свою жизнь, оказывается! Никак умирать не хочется…