Виталий Коржиков - Солнышкин плывёт а Антарктиду

— А почему колбасная? — спросил он сам себя и перевалился на другой бок так, что под ним хрустнула койка. — Какая колбасная? Тысяча колбасных! Тысяча небоскрёбов! Только бы добраться до Жюлькипура. — Он запустил пятерню под матрац, вытащил оттуда ванильный сухарь и перекусил его пополам. — А что мы сделаем с Перчиковым?-И он хрустнул новым сухарём. Сухари хрустели, как косточки. Артельщик вспоминал всех. — А, это вы, гражданин Моряков? А в чистильщики не хотите? Могу взять. Не хотите? Ходите безработным. — И он хрустнул ещё одним сухарём. — А-а, это вы, старый Робинзон? Вам очень подходит форма моего швейцара! Дайте только добраться до Жюлькипура! — Артельщик хрюкнул от удовольствия и, потянувшись, воскликнул: — Тысяча рубинов! Тысяча топазов! Тысяча алмазов!

«Даёшь!» приближался к тропикам, и в лицо артельщику дули тёплые ветры Жюлькипура.

Ни Солнышкин, ни Перчиков, ни Моряков, конечно, не догадывались о нависшей над ними опасности. Солнышкин играл в домино, а коричневые от загара капитан и радист стояли на самом носу парохода. На тысячи миль вокруг них синел океан. Попутный ветер доносил с камбуза чесночный аромат котлет, над которыми колдовал кок Борщик. Порой судно вздрагивало, и тогда из рубки раздавался голос вахтенного:

— Перчиков, попросите, пожалуйста, вашего друга обращаться с пароходом поосторожнее!

Дело в том, что два дня тому назад, вечером, в радиорубку к Перчикову прибежал взволнованный штурман Пионерчиков:

— Срочно включите локатор!

— Минуту, — неторопливо сказал Перчиков, снимая наушники, в которых раздавалось его любимое «бип-бип-бип».

— Скорее, — попросил Пионерчиков, — мне кажется, нас всё время кто-то преследует.

Перчиков взглянул с иронией на юного штурмана, но, подтянув брючки и выйдя на палубу, насторожился. Его остренький нос вонзился в темноту. При свете луны среди волн действительно то появлялся, то исчезал неясный округлый предмет. Он быстро шёл на сближение с пароходом, и по бокам его бурлили светлые фосфорические полосы. У Перчикова перехватило дыхание. Здесь могли быть и не совсем приятные встречи.

— Ну что? — крикнул Пионерчиков. — Я говорил!

— Бежим! — бросился Перчиков к рулевой рубке. — Морякова наверх! Тревога!

Но едва они взлетели на трап, пароход так подбросило, что Пионерчиков сел и, подскакивая, поехал вниз по ступенькам, а Перчиков задел головой штангу и, к изумлению штурмана, выпалил:

— Ура!

От удара в глазах у радиста стало так светло, что он сразу увидел кита. Это же Землячок! Кит, который однажды вынес Перчикова на спине с необитаемого острова, выпускал белый фонтанчик и нежно прижимался боком к пароходу после долгой разлуки. Делал он это не очень осторожно, и поэтому вахтенные просили Перчикова повлиять на кита.

Но Перчикова сейчас волновало не это.

В тот же вечер, когда появился Землячок, счастливый радист вернулся в рубку, настроил аппаратуру на привычный лад, и вновь из звёздных просторов к нему донёсся весёлый звук «бип-бип-бип».

В открытую дверь было видно, как по небу среди звёзд быстро плывёт спутник, и Перчиков снова почувствовал себя в кабине настоящего космического корабля.

Но скоро в наушниках раздался какой-то далёкий-далёкий звук, совершенно незнакомый и непривычный. Такого Перчиков не слышал за всю свою жизнь. Он замер и стал прислушиваться. Звук почти погас. Усмехнулся и погас. И вдруг повторился с новой силой, будто прорвался сквозь далёкие-далёкие миры. Звук напоминал что-то похожее на «дзинь-дзинь-дзинь».

Перчиков бросился в рубку к Морякову:

— Сигналы, непонятные сигналы!

— Позвольте, позвольте! — воскликнул Моряков. — Уж не те ли, которые недавно приняли учёные?

— Какие? — опешил Перчиков.

— Разве вы не слышали сообщений радио? Короткие затухающие сигналы, сигналы других миров, других планет!

И Моряков, распахнув дверь, кинулся в радиорубку. Перчиков трусцой побежал за ним. Сигналы были слышны!

На второй день звуки повторились в то же самое время.

— Если примем их в третий раз, — сказал Перчиков, — сообщим в Океанск!

— В Академию наук! — воскликнул Моряков. — Подумать только, может быть, кто-то за миллионы километров подаёт сигналы всей Земле, всему человечеству, а слышим мы одни?! А их должны слышать все — в России, в Америке, в Англии!

Вот о чём говорили Моряков и Перчиков на носу парохода «Даёшь!».

— Да, Евгений Дмитриевич! — спохватился Перчиков, услышав об Англии. — У меня к вам просьба.

— Я вас слушаю!

— Не поможете ли вы Солнышкину подучить английский? Ведь скоро Жюлькипур!

Даже в такое время Перчиков помнил о друге.

— С удовольствием! — сказал Моряков. — С удовольствием! — И посмотрел сверху на Перчикова: — Но почему просите об этом вы?

— А я хочу ему сделать сюрприз с помощью техники! — улыбнулся Перчиков. — Положил на ночь магнитофон под подушку, а утром проснулся — и сразу: «Гуд монинг!»

— С удовольствием! — повторил Моряков. — О чём речь! — И посмотрел на часы: — Но кажется, нам пора?

И они решительно направились к рубке. В этот самый момент с кормы сквозь шум донёсся крик Буруна:

— Стоп! Стоп! Человек за бортом! Человек за бортом!!!

Спрятав под матрац заветную книгу, артельщик поднялся на палубу. От великих планов у него кружилась голова, волны несли его на своих плечах к Жюлькипуру, к городу небоскрёбов, базаров, харчевен. Стёпка сам чувствовал себя целым городом с колбасными, небоскрёбами, глаза его вспыхивали, как витрины в лучших ресторанах. Ключи от артелки сами приплясывали в руках, и пальцы искали, из кого бы тут навертеть колбас, а кого свернуть в рулет.

Возле камбуза в воздухе вились три уютных дымка, мурлыкала гитара Федькина и на весь океан шлёпали костяшки домино. Там забивали в морского козла. Сбоку на трапе сидел Солнышкин и наблюдал за игрой.

«Повеселитесь, повеселитесь», — подумал артельщик и подошёл к компании:

— Сыграем?

— В пару с Петькиным, — сказал Борщик, мешая домино и принюхиваясь: не горят ли на плите макароны.

Стёпка запустил пятерню в кости и сразу с грохотом хватил ладонью о ящик. Везенье так и валило в руки!

— Шесть — шесть! На всю капусту! Борщик от неожиданности приподнялся и замигал подпалёнными ресницами. Мишкин сощурился и, прикусив папироску, приставил камень сбоку.

— Шесть — пять.

— Правильно! — сказал Солнышкин, который болел за Мишкина.

— Вас не спрашивают, Лунышкин, — сострил артельщик и так шлёпнул камнем по ящику, что белые точки едва не вылетели из камня. — Четыре — шесть!

— Ну и разошёлся! — с интересом посмотрел на него Солнышкин.

— А нельзя ли потише? — раздался за спиной артельщика сердитый голос.