Владислав Крапивин - Синий город на Садовой

Березкин глянул синими неулыбчивыми глазами, помахал авоськой и вдруг признался:

– А я вас тоже вспоминал.

– Ну вот видишь! Значит, не случайно, – настойчиво сказал Федя.

Березкин вдруг посмотрел в сторону, куда убежала Оля. И опять опустил голову. Прошептал:

– А как ты думаешь, она догадалась… про тот с'случай? Ну, в лифте…

– Да ты что! – шумно возмутился Федя. – У нее же глаза-уши были заткнуты! А потом она без памяти от радости сделалась, когда я ей пленку отдал! Я эту пленку в тот день чудом раздобыл, дефицит такой… – Он, пожалуй, чересчур бурно доказывал. Потому что в глубине души был уверен: Оля догадалась. Тем более, что, когда Березкин убегал к мусорным контейнерам, из пакета капало… И теперь Оля, скорее всего, покинула мальчишек не случайно: решила, что Федя с Березкиным без нее лучше объяснятся.

Березкин опять смотрел ему в лицо – стыдливо и недоверчиво. И тогда Федя сказал со всевозможной небрежностью и беспечностью:

– Ну а если бы и догадалась? Подумаешь! Дело житейское.

Оба они глянули на значок с Карлсоном. И Березкин чуть улыбнулся наконец. И спросил:

– А почему ты мне его подарил?

– Да просто так! Чего ты удивляешься?

– Я удивляюсь, – тихо признался Березкин, – как ты угадал. Я люблю всякое такое… что летает…

"Это с'случайно", – чуть не сорвалось у Феди. Он прикусил язык. В этот миг подскочила запыхавшаяся Оля:

– Ну? Вы договорились?

Березкин потупился и чуть заметно кивнул.

Феде стало весело.

– Это – Оля, – сказал он, слегка дурачась. – Очень хороший человек. А я – Федя… А ты? Как звать-то?

И вдруг понял наконец, кого ему напоминает Березкин. Года два назад в вечерней передаче для младших школьников появилась большая кукла – забавный такой пацан Кирюша. Совсем как живой. И Березкин лицом был похож на этого Кирюшу. И показалось Феде, что имя у Березкина должно быть таким же – ласковым и не совсем обычным. И кажется, не ошибся.

– Данилка? – обрадованно переспросила Оля, когда Березкин ответил смущенно и неразборчиво.

– Да нет же! – сказал тот с неожиданной звонкой досадой. – Просто Нилка! – И объяснил доверчиво и сокрушенно: – Каждый раз, когда знакомлюсь, сплошное с'страдание. Папа с мамой придумали такое имя старорежимное – Нил! В честь прадедушки, он был знаменитый фотограф Нил Березкин!.. Он-то знаменитый, а я мучиться должен… Паспорт буду получать – переделаюсь в Данилу…

Федя и Оля переглянулись. Федя осторожно сказал:

– А какое тут мучение? Имя как имя. Ну и что же, что старинное? Данилы, Игнаты, Филиппы еще тоже недавно старинными были, а теперь сплошь да рядом…

– А Нил – это вообще здорово, – вставила Оля. – Великая река…

Нилка Березкин повеселел, но буркнул еще для порядка:

– Великая… Назвали бы уж тогда Миссисипи…

Оля смешно фыркнула, засмеялся и Федя. Нилка посопел и тоже заулыбался.

Вот так и появился в их компании Нилка, личность девяти с половиной лет, единственный сын родителей Березкиных, правнук Нила Евграфовича Березкина, который до революции был в Устальске самым известным фотомастером и репортером…

Они сходили с Нилкой в булочную, куда он был отправлен матерью за батонами. Потом проводили домой. Жил Нилка все-таки в т о м с а м о м доме. А то, что Оля не встречала его на дворе, объяснил природной "домос'седливостью"… Нилка отнес батоны к себе на десятый этаж, вернулся и сообщил, что теперь отпущен "на все четыре стороны" до ужина.

Отправились к Оле – знакомить новичка с киношным хозяйством. По дороге объяснили, какая у него актерская задача. Нилка сперва испугался:

– Я же человек без малейших с'способностей.

– Все мы без способностей. – Оля покосилась на Федю. – Научишься, лето впереди… Ой, а ты никуда не уезжаешь?

– Никуда! Папа хотел достать детскую путевку в санаторий, но я как завыл! Это чтобы здорового человека врачи мучили? С'страх такой… Да и толпа там, а я неконтактный…

– Завоешь тут, – посочувствовал Федя.

– Конечно?.. А папа с тех пор всем рассказывает: "Хотите послушать, как Нил волком воет? Спросите: "Хочешь в санаторий?" – "У-у-у-у!"

Оля засмеялась, а Федя сказал:

– Это старый анекдот. Про одного пенсионера… – Он покосился на Олю. – В общем, бородатая история. А при Ольге ни одного анекдота не расскажешь, беда прямо…

– Ну почему? Если приличные, то можно, – с пониманием заметил Нилка.

– Или детские. Про Вовочку, – разрешила Оля.

– Про Вовочку-то? – изумился Федя. – Много ты знаешь! Хочешь, как Вовочка алгебру изучал?.. Ну, вот то-то же…

Они вышли на Садовую. Тенистую, прохладную. Может быть, чуточку волшебную. Здесь не хотелось болтать и дурачиться.

– Вот она, ваза, – сказал Федя Нилке. Они задержали шаг.

– Ага… – выдохнул Нилка. – Красивая… А давайте прямо сейчас и снимем!

– Не получится, окно в тени, – объяснила Оля.

– А если дифирамбу пошире открыть? – профессионально предложил правнук знаменитого фотографа.

– Че-во? – Федя ахнул. – Какую дифирамбу? Диафрагму!.. Ох, диво ты заморское, Нил!

Нилка слегка набычился:

– Подумаешь… Я знал, да забыл.

Никто не стал смеяться, и он тут же оттаял.

– И вообще, снимать лучше, когда окно открыто, – сказала Оля. – Стекло-то бликует…

Нилка робко предложил:

– Можно ведь попросить у тех, кто там живет, чтоб открыли. Объяснить им… Не хочется, да?

– Да. Не хочется… – признался Федя.

Оля сказала:

– Вдруг окажется, что там какая-нибудь вредная тетка живет. Заорет: "Ходят тут всякие!.." А так – пока тайна. И Город – он вроде наш…

Нилка шел посредине. Посмотрел на Олю, на Федю. Опустил голову. И вдруг тихонько спросил на ходу:

– А он вам часто снится… такой Город?

Город снился…

Чаще всего он снился при луне. То есть на самом деле она могла и не светить, но во сне возникала над крышами многоэтажек – пятнисто-белый шар, окутанный искрящейся дымкой. Он испускал не только свет, но и пушисто-ласковое тепло…

Поток лучей входит в комнату через распахнутое окно, в этом потоке можно плыть, как в струях теплой речки.

Для начала нужно, отдавшись сладковатому замиранию, встать на согретый необыкновенной луной подоконник. Дождаться, когда эта светлая ночь пропитает тебя до последней клеточки. И тогда можно в полет… Надо только сбросить с себя все-все, потому что даже миллиграмм посторонней тяжести неумолимо потянет к земле. Даже пушинка от подушки, застрявшая в волосах… Ох, чуть не забыл размотать на ноге бинт!..

Теперь луна окатывает неслышными струями тепла и света все тело. Сматывает и растворяет накопленные телом за день ощущения: застоявшуюся в мышцах усталость, впитанный кожей солнечный жар, саднящую боль на сбитом локте, легкий зуд щиколотки – память о крапивном ожоге… И вот ты уже частичка ночного серебристо искрящегося воздуха. Невесомый, как паутинка. Можешь оттолкнуться ступнями и плыть…