Владислав Крапивин - Синий город на Садовой

Не останавливаясь, Федя кинул за забор баллончик.

Проход вывел к речному обрыву. Вон и беседка. От нее по Беседочному переулку, по Песчаной, а там и улица Декабристов!… Но у беседки по-прежнему толпились ребята. Те самые или другие – поди разберись!.. Федя рванул в другую сторону. Все труднее было бежать, кололо в боках. Может, спуститься по откосу, отсидеться в репейниках? Но сколько сидеть, мучиться неизвестностью про Степку?

Слева – откосы и Ковжа, справа – забор с проволокой наверху, владения частников. Значит – вперед… А впереди.. Совсем рядом, на береговой лужайке, красные кирпичи и литое кружево ограды!.. До ворот далеко, проще прямо через решетку. Тем более, что с той стороны штабель досок…

Федя скатился со штабеля на двор и встал, дыша тяжело, со всхлипами. И увидел… человека в черной рясе с желтым блестящим крестом на груди. Со знакомой бородкой и очками!

– Дядя Женя… – Федя прислонился к доскам. – Отец Евгений…

– Федя! Ты откуда свалился? С тобой – что?

– Я… из милиции… – выдохнул он. И заплакал.

Отец Евгений подошел стремительно, легко. Обнял Федю за плечо широким взмахом (просторный рукав – как крыло). Повел его, плачущего и послушного, к церковному крыльцу.

– Что случилось-то?

– Я снимал Степку. На берегу… А там интернатские ребята… Одного воспитательница прямо по лицу, со всего маху… Я полез заступаться, а тут милиционер… Ее знакомый… И меня… туда… – Вздрагивая, давясь слезами, Федя рассказал и про Фому. И про баллон с карбозолью…

– Вот же ж ироды, – произнес отец Евгений. Негромко, но без присущего священнику смирения. – Ладно, Бог даст, все образуется… Здесь ничего не бойся.

– Я за Степку боюсь… – Федя всхлипнул опять.

– Сейчас поедем к Степке, – как о самом простом деле сказал отец Евгений. И крикнул в сторону: – Димыч!

Возник из подсобки кашляющий Дымитрий.

– Димыч, будь другом, выведи мой мотороллер. Надо Федора домой доставить побыстрее…

Дымитрий кивнул молча, пошел к кирпичной сторожке.

Но не пришлось Феде прокатиться на мотороллере отца Евгения. Протарахтел и смолк у церковных ворот мотоцикл. И увидел Федя, как оттуда шагает старший лейтенант Щагов.

– Я нутром чуял, – весело сообщил Щагов, – верующих надо искать под крылышком у святой церкви… Опять же и видно издалека такого красненького… А бегать ты мастак!

Тяжелая тоска стремительно навалилась на Федю. Но отец Евгений сказал:

– Не бойся, чадо… – Он подтолкнул Федю по ступеням крыльца, а сам остался на нижней. Прислонился к каменному столбу, который поддерживал узорчатый чугунный навес.

Часть крыльца загорожена была штабелем кирпичей, которые сложили здесь накануне (видимо, для внутренних работ). Проход оставался не шире метра. Щагов остановился в двух шагах.

– Я понимаю, святой отец, у тебя, наверно, душеспасительная беседа с этим отроком, только я его должен забрать. Он из отделения сбежал да еще человека травмировал.

– Неужто? – удивился отец Евгений. – Прискорбно… Только я вам, гражданин сотрудник милиции, не "святой отец", а официальное лицо. Настоятель Спасской церкви. Так что давайте на "вы"…

– Эй, ты, – сказал Щагов Феде. – А ну, иди сюда. Хуже будет… – Он сделал еще один шаг к ступеням.

Отец Евгений зевнул, снял очки, убрал их в складки рясы. Оттуда же достал очень белый платок. Приподнял черный подол и поставил на низкий кирпичный штабель кирзовый сапог. Стал обмахивать носок сапога платком. Таким образом проход оказался закрыт. Феде отец Евгений сказал:

– Ступай пока, отрок, в храм. – И добавил вполголоса: – А дальше… сам знаешь…

И Федя пошел. Отворяя тяжелую, в мелких квадратиках стекла дверь, он оглянулся. Дымитрий подкатывал голубой мотороллер. Отец Евгений по-прежнему изящно махал платком над сапогом и что-то говорил Щагову…

Беседу отца Евгения со старшим лейтенантом Федя, конечно, уже не слышал. Он узнал о ней после. Дымитрий, хотя и молчалив был, передал этот разговор Славе, а тот не удержался, поведал ребятам. Речь велась такая…

– Значит, гражданин настоятель, укрываете нарушителя?

– Христос с вами… Это же дитя. Достойное ли дело для солдат правопорядка вести войну с ребятишками?

– Это уж мы сами разберемся. В соответствии, значит, с законом. Ножку позвольте, я пройду…

Отец Евгений не "позволил ножку". Махая платком по облезлому, давно не чищенному сапогу, произнес наставительно:

– Здесь ведь храм Божий, а не кооперативный кабак. Вы же в него с ожесточенным сердцем…

– Убери ногу, ты… – проникновенно сказал Щагов.

– Не торопись, сын мой…

Щагов, кажется, и не торопился. Наверно, думал, что из церкви мальчишка никуда не денется. Изобразил под усиками тонкую улыбку:

– Еще раз прошу официально: уберите ногу, отец настоятель. А то…

Отец Евгений убрал. Но нагнулся и стал что-то строить из кирпичей. Два поставил на ребро, третий положил на них плашмя. Задумчиво потрогал бородку и коротко рубанул по кирпичу ребром ладони. Тот распался.

– Дрянь кирпичи, – вздохнул отец Евгений. – Что построишь из таких? Ни стенку, ни… фундамент правового общества.

Щагов проявил некоторый интерес. Предположил:

– С трещиной был.

– Ты так думаешь, сын мой? – Отец Евгений двумя короткими ударами развалил еще пару кирпичей.

– Гляжу я, святой отец, не всегда ты посвящал свою жизнь служению Божьему, – сказал Щагов с оттенком уважения. – Однако пора мне за мальчишкой. Пропусти.

Отец Евгений выпрямился с особым, неуловимым движением плеч. У Щагова сжались пальцы, закаменели прямые ладони. Все это на миг. Тут же оба расслабились, улыбнулись.

– И я смотрю, – вздохнул отец Евгений, – не всегда ты воевал только с детишками. Уж не был ли ты в одной далекой южной стране? Чую по ухватке…

– Видать, и тебя, настоятель, не миновала чаша сия?

– Увы…

– Чего же – увы? Хорошая была школа. Разве не так?

– Учились мы в этой школе разному, – тихо оказал отец Евгений и стал бледнеть. – Я вот так и не научился воевать с мальчиками… Ты видел убитых мальчиков, старший лейтенант? Подходишь, лежит пацан, будто спит, голова на локте. Только рухнувшей крышей придавлен по пояс, после гранаты… Крышу подняли, а там… половины мальчика нет. Месиво… Не встречалось такое?

Щагов помолчал. Колупнул ботинком кирпич. Усмехнулся:

– Я артиллерист. Издалека не видно, мальчик там или кто…

– Теперь, значит, решил поближе… разглядеть?

Щагов двинул желваками. Но попросил примирительно:

– Пусти, отче. Некогда мне. Служба…

– Пройди, служивый. Если сумеешь… Попробуй..

Щагов пробовать не стал. Сказал с укоризной:

– На провокацию тянешь? Нехорошо… Я в богословском плане человек неподкованный, но помню, что Христос учил уважать всякую власть. Ты же что себе позволяешь?