Владислав Крапивин - Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера

Но с крыльца Генчик стрелять не стал. Он подумал, что надо отдать салют над могилой Шкурика. Зарядил последний раз пистолет и пошел за сарай.

Там… ну надо же какое свинство! Раздавив краем восточную часть игрушечного города, лежала в траве летающая тарелка. Выпуклая, серебристая, метра три в диаметре. Блестела иллюминаторами. Как ни в чем не бывало!

Генчик просто обалдел от такой наглости. Разлеглась, как у себя дома!

– А ну, пошла отсюда!

Тарелка тяжело поднялась и повисла метрах в семи от земли. На траве и городе темнела ее круглая тень.

Городской парк с каруселями, мост через канал, дома вокруг площади с фонтаном и сам фонтан – все оказалось всмятку. Валялись вдавленные в песок разноцветные пружинчики.

Генчик брякнулся над развалинами на колени. В сердцах плюнул через плечо в сторону тарелки и стал горестно собирать несчастных жителей города в ладонь…

Зоя Ипполитовна поднялась поздно. Вялая, как после гриппа. В окна било солнце – словно и не было вчерашнего ненастья.

Но хорошая погода не прибавила бодрости.

Зоя Ипполитовна сварила себе кофе, а Варваре дала вчерашнего супа. Варвара брезгливо фыркнула.

– Тогда лови мышей, – сказала ей Зоя Ипполитовна. Варвара дернула хвостом: где, мол, они у вас, мыши-то? И ушла на двор.

Зоя Ипполитовна поставила на электрическую плиту оцинкованный бачок с водой. Для стиральной машины. Конечно, и душа болит, и скорченные пальцы ноют, то, пока жива, забрасывать хозяйство нельзя…

Вода грелась долго. А когда в бачке наконец забулькало, в наружную дверь застучали. Зоя Ипполитовна отодвинула щеколду, которой запиралась в доме на ночь. Неужели Генчик?

Это был вчерашний мальчишка. С пластинкой в бумажном конверте. А сам – перемазанный, в пыли и черных крошках. Запыхавшийся, сердитый. Не поздоровался. Просто протянул конверт:

– Вот. Готово.

Зоя Ипполитовна недоверчиво потянула из конверта тяжелый диск. Пластинка оказалась цела.

Ни малейшей трещинки, никакого следа склеек.

– Это… чудо какое-то! Как ты сделал? Будто она и не разбивалась.

Мальчик вскинул ресницы – словно припорошенные сажей.

– Я не смог склеить, не хватило куска. Это другая.

– Как другая?… Откуда?

Он сказал с легкой неохотой, но без задержки:

– Из дедушкиной коллекции.

– Вот как…

Странно это все было. Непонятный ребенок.

– Послушай, мальчик, но зачем? И дедушка… Он разрешил тебе?

– Он умер. Год назад… Он всю жизнь собирал старые пластинки, да теперь мало осталось. Почти все снесли в «комок»…

– Куда?

– В комиссионку.

– Господи… Кто снес?

Он теперь глядел мимо нее. Сказал угрюмо и откровенно:

– Кто-кто… Мать с отцом. С новым… Когда не было денег, чтобы керосинить. Я не успел помешать…

«Как это керосинить?» – чуть не спросила она. Прикусила язык. Нельзя же быть наивнее мальчишки.

– Ну-ка заходи… Как тебя зовут?

– Руслан… – Он не стал упрямиться, прошел за хозяйкой на кухню.

Робко посмотрел на свои перемазанные кеды.

Зоя Ипполитовна положила пластинку на кухонный стол. Подумала: принимать ли подарок? Но сказала о другом:

– Руслан… Прямо богатырское имя. А есть какое-нибудь… помладше?

Он ответил уже без хмурости, но тихо:

– Раньше было. Дед звал Руськой…

– Что ж, славно, – вздохнула она. Почуяла мальчишечью печаль. – Но скажи… Руська… Почему ты все-таки решил отдать мне эту пластинку?

Он глянул как вчера – прямо и с вызовом:

– Я уже говорил! Я хочу подружиться с вашим Генчиком!

Это «с вашим» грустно согрело ее на миг. Но ответила она без пощады к себе:

– Тогда и надо было нести пластинку к нему. Боюсь, что сюда он больше не придет.

– Я и хотел к нему! А по дороге встретились эти… ну, с которыми я раньше был. И за мной… За себя-то я не боялся, а пластинка… Третью такую же нигде не добыть. Ну и начал драпать…

Он впервые сказал такую длинную фразу. И, кажется, запыхался. Задышал часто.

– Похоже, что «драпал» ты через угольные кучи…

– Ну да! Там за складами котельная и рядом уголь – прямо курганы. Я думал, те через них не полезут. А Круглый кричит: «Вперед, не отступать!..» Наверно, догнали бы, но тут откуда-то коза… говорящая… Они ее боятся. Она как заблеет: «М-ме-елочь пузатая! Пошли прочь, а то приму м-ме-еры!» Не верите?

– Верю. Генчик про нее рассказывал…

– Ну вот… А я подумал: до вас ближе, чем до него. Лучше не рисковать…

– Возможно, ты правильно подумал. Но сюда Генчик едва ли придет…

Руслан (Руська!..) смерил ее грустным взглядом. Сказал со вздохом умудренного взрослого:

– Да куда он денется? Он без вас не сможет. И без вашего корабля…

И вдруг оживился. В глазах – блестящие точки. И озорное нетерпение:

– А можно мне посмотреть на ваш корабль? Я его только издалека видел, один раз…

– Разумеется, можно. Однако…

– Я понимаю! Руками не буду, только глазами…

– Не в том дело. Подожди… – Зоя Ипполитовна вышла и вернулась с потертым мохнатым халатом, в который заворачивалась после купания. – Вот… На дворе душ, смой с себя хотя бы верхний каменноугольный слой. Надень это и принеси одежду. У меня как раз вода согрелась для стирки… Кстати, и голову тебе вымою, потому что холодная вода твой ежик не возьмет… И не воз-ражать!

Думала, заупрямится. Но он вдруг блеснул белыми зубами. Сдвинул пятки. И дурашливо, так похоже на Генчика:

– Есть, господин адмирал!

И она засмеялась:

– Шагом марш на водные процедуры… мичман Руська.

В этот миг в комнате затрезвонил телефон.

Звонил Генчик. Она поняла сразу, когда еще слов не услышала, а только сопение этого негодника.

– Здрасте… это я…

– Да уж чувствую… – Ох, откуда у нее снова тон строгой тетушки?

– Зоя Ипполитовна, а можно я… появлюсь?

– Что ж, появляйся. Куда тебя денешь…

– А… можно я спрошу?

– Что?

– Мы с вами тогда… поссорились?

Ей бы, старой ведьме, воскликнуть: «Да хватит об этом, Бубенчик! Я тебя жду!» А она:

– Ты сам-то как думаешь?

Опять сопение и вздохи.

– Я думаю, что все-таки, наверно, да…

– Вот видишь! А кто виноват?

– Ну… наверно, все-таки я…

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– Ага… Но ведь можно же помириться.

– А что говорят провинившиеся мальчишки, когда хотят, чтобы их простили?… А?

Он шумно дышал там далеко, в будке телефона-автомата. Может быть, обиделся? Не надо…

Генчик неуверенно хихикнул:

– Динь-дон…

– Что-что? Ох и безобразник же ты!

– Они говорят: «Динь-дон» – уже без робости, от души завопил Генчик в трубку.

– Сию минуту марш на трамвай и – ко мне!

– Я уже там, где пересадка!

– То-то же… Кстати, у меня есть для тебя сюрприз.

– У меня, кстати, тоже… – Голос у него прозвучал как-то странно.