Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

– И плантатор поверил его словам? – неожиданно спросил Максим. – Он был дельцом. Богатым, успешным дельцом. И вышедший из джунглей дикарь, даже не знавший испанского, с ходу заставил его поверить в сердце мглы?

Дима испуганно посмотрел на старика. К счастью, отшельник посчитал вопрос Максима уместным, вопреки обыкновению не стал прерываться.

– Плантатор поверил. Но поверил в золото.

– Золото? – почти одновременно произнесли Дима и Максим.

– Ренегадо передал плантатору золотую статуэтку, найденную им в храме. Сказал, что приведёт в город, заполненный такими статуэтками, порой отлитыми в человеческий рост.

– И… это было правдой? – с сомнением спросил Максим.

– Нет, – без улыбки ответил старик. – Ренегадо лишь пытался его заманить. Верил, что достаточно показать сердце мглы и плантатор забудет о золоте – так докажет, что не похож на первых конкистадоров.

Старик помолчал какое-то время, будто не уверенный в собственной памяти, и продолжил рассказ. По его словам, ренегадо провёл дель Кампо горными тропами, показал ему сердце мглы, уговорил того провести ночь в горном храме, а потом помог вернуться назад, на плантацию. Сделал своё дело. Что бы там ни увидел и ни почувствовал дель Кампо, его судьба была предрешена. Как и судьба теней.

– Они не приняли выбор ренегадо, – промолвил Максим.

– Они его убили, – кивнул старик. – И сделали всё, чтобы не допустить до сердца мглы чужаков. Однако времена изменились. Стрелы теней были ничто против ружей и воли плантатора.

– Ясно, почему Вердехо писал свои странные картины, – заметил Дима, убедившись, что старик умолк. – Осада крепостной стены, бегущие на неё безголовые туземцы с лицами на груди…

– Плантатор восстановил стены четырёх крепостных поселений. – Старик будто понял русские слова Димы. – Укрепил их. Объявил охоту на теней. Охотился больше тридцати лет, пока не убил всех.

– Не всех, – пожал плечами Максим. – Они вернулись.

– Эти тени другие.

– Другие ?

Старик не ответил на вопрос, и Максим поторопился задать другой:

– Зачем вообще плантатор построил тут город? Золота здесь нет, серебра нет. Он получил сердце мглы. Мог бы… войти в него. Воспарить в нём, – Максим сбился, не зная, как точно назвать происходившее с теми, кому, по убеждению чавинцев, открывалась мудрость бога-ягуара.

– Ренегадо назвал плантатору условия. – Старик, подняв голову, смотрел в ночную глубь верхних террас. – Потребовал возродить и обновить храмовый комплекс. Служение свободе и равенству открывало путь к сердцу мглы.

– Значит, Город Солнца действительно был городом свободы? – спросил Максим.

– Вторым условием было оставить за собой торную тропу. Точнее, путеводную нить. – Старик не обратил внимания на заданный ему вопрос. – Сердце мглы не пустит вас, если вы будете последним, кто знает о его существовании. Ренегадо считал, что путеводной нитью плантатора станут тени. Они разойдутся по миру, возвещая благо великого познания и рисуя образы бога-ягуара. Ренегадо и сам готовился плыть через океаны в незнакомые ему миры белых людей, проповедовать среди них. Не знал, что погибнет, а следом погибнут остальные тени.

– Дневник основателя, – твёрдо сказал Максим, не решившись назвать Затрапезного по имени.

– Да, он стал одной из путеводных нитей. Это был даже не дневник. Скорее, инструкция с подробным пересказом всего, что плантатор узнал от ренегадо, прежде чем тот погиб. Но дневник был зашифрован, оставлен в далёкой стране. Основатель не хотел, чтобы кто-то в ближайшие годы и даже десятилетия сумел им воспользоваться. Нить получилась слишком тонкой. Могла легко оборваться. Тогда плантатор отметил основной путь к храму каменными валунами – указателями, по которым вы сами пришли.

– Заодно взялся торговать памятниками местных мастеров, – догадался Максим. – Рассылал по миру путеводные нити.

– Вот почему на каждом полотне из приходной книги были надписи, – оживился Дима. Жестом попросил Аню не переводить его слова, и, глядя на Максима, поторопился досказать: – Помнишь? Из второй тетради твоего отца. Сергей Владимирович писал, что на тыльной стороне полотен читались слова. «Город Солнца» по-испански, «Обрети надежду» по-латински, «Столбы, подпирающие небосвод» на кечуа, «Слава трудом рожденна» по-русски. И везде красовался Инти-Виракоча.

– Инти-Виракоча был почти на всех памятниках, – кивнул Покачалов.

– На статуэтках они рисовали карту от Омута крови до Города Солнца, – подхватил Максим, – а некоторые полотна делали двойными. Под каким-нибудь заурядным «Особняком на Пречистенке» или «Восходом над Китай-городом» прятались образы возрождённого Эдема.

– И всё это были путеводные нити! – Дима сел в гамаке и выпрямился. – Понятно, почему Затрапезный всё усложнял. Покупал художественные материалы из России…

– Брал эскизы у российских художников, – вставил Покачалов.

– Точно! И по этим эскизам Берги и Одинцовы, сидя в перуанской сельве, писали «московские» полотна. Затрапезный хотел, чтобы нити оставались как можно более тонкими, неуловимыми. Пусть люди думают, что покупают прижизненные работы мастеров! С одной стороны, дель Кампо и Затрапезный выполнили требование ренегадо – оставили не просто какую-то там ниточку, а сплели целую паутину, но сделали всё, чтобы никто не помешал их уединению. Понимали, что уйдут годы, прежде чем кто-то сложит пазл из разбросанных ими фрагментов.

– И понятно, почему «Эль соль де ля либертад» искало в первую очередь архитекторов и художников. – Аня тоже села в гамаке.

Оживление охватило всех, разве что Максим продолжал беспечно сидеть возле костра, позой и безучастностью чуть ли не передразнивая старика. Они нашли друг друга. Оба сидели на голых плитах, хотя могли бы подстелить что-нибудь мягкое или перебраться в гамак.

– Затрапезному и дель Кампо нужно было обновить храмовый комплекс, – добавила Аня.

– Молодые мастера, соблазнённые брошюрами «Эль соль де ля либертад», – поддержал её Дима, – становились одновременно и строителями, и монахами возрождённого храма. Умирали в мире старом и возрождались в мире новом . Всё равно что принимали постриг. Ну а рабочую силу с плантаций подогнал дель Кампо. Ещё и Затрапезный привёз в Южную Америку ярославских мастеров. Феноменально! И это – ради какой-то замшелой легенды о сердце мглы , открывающем путь к богу-ягуару!

– Ты в это не веришь? – тихо спросила Аня.

– Ну, пока не очень понятно, во что именно тут верить, – с сомнением ответил Дима. – Всё это, – он повёл рукой, указывая на тонувшие в темноте здания, – конечно, впечатляет, но… Нет, я понимаю: многое на небе и на земле нашим учёным и не снилось, но великое знание, покровы карающих богинь-ягуаров… Не знаю, Ань.