Аркадий Первенцев - Навстречу подвигу [сборник]

Гитлеровцы должны быть выгнаны и будут выгнаны из Крыма. Срок их гибели приближается. Он зависит и от нас. Вы должны пройти по крымской земле и пронести весть о скором избавлении. Вы должны помочь группам патриотов, поднимающихся с оружием в руках. Вы должны указать им пути движения и объединения. Ваше задание — трудное, опасное, но почетное. Вы все умеете говорить на языке крымских татар?

— Все, — ответил Грицай.

— Хорошо. А если вы потеряете друг друга?

— Нас соберет крик черного дятла, товарищ капитан второго ранга.

— Желаю успеха, товарищи.

Ночью они вышли в море. Волны трепали катер. Керим прижимался к плечу Викторова и спрашивал, скоро ли Крым. Мальчишка шепелявил, и Викторов с трудом разбирал его слова за шумом волны, зло бьющей в борта, за шумом машин. Кричихин сидел на корточках, как огромная настороженная птица. Появился строгий Грицай. Катер трясло меньше.

— Пора, — сказал Грицай. — Крым…

Вырывало из-под ног скользкие ступеньки крутого трапа. Командир корабля что-то кричал Грицаю. Возле борта уже плясала шлюпка, проваливаясь, казалось, вместе с кораблем в глубокую пропасть волны. Потом шлюпка оторвалась и понеслась к берегу.

Через несколько минут четыре моряка, четыре комсомольца, отобранные по «принципу мести», выпрыгнули на берег. Пенные брызги, как снегом, забрасывали их по самую макушку. Оставляя вмятины глубоких следов на холодном песке, они окунулись в темноту.

Крик черного дятла раздался у скал. Птица кричала так, как обычно, когда предвещала хорошую погоду.

— Нам нужно взять город с моря. Этот город, вы понимаете, ребята, прежде всего — порт, и он нужен нам до зарезу. Конечно, мы атакуем город неожиданно, но если бы даже гитлеровцы разгадали день штурма, все равно мы город должны взять. Мы возьмем город! — говорил капитан-лейтенант, в которого верили, как в Чапаева.

Он был высок ростом, широк в плечах, с решительными глазами, строго прищуренными, с властным ртом и крупным подбородком. Его воля ощущалась в коротких взмахах мускулистой руки, резком голосе и отрывистых командах. Батальон стоял вокруг него и с жадностью ловил каждое его слово: триста моряков в форме морских пехотинцев, но в бескозырках и с расстегнутыми верхними пуговицами гимнастерок, чтобы были видны паспорта бесстрашия и славы — тельняшки, триста молодых и здоровых парней, влюбленных в своего командира, — это было видно по притаенному дыханию, по напряжению их лиц, по одобрительным вспышкам смеха…

Шумели верхушки деревьев, клокотала горная речушка, из ущелья прилетали запахи прелого бурелома и прохлада.

— Мы город возьмем, — снова повторил капитан-лейтенант и взмахнул кулаком, сжатым так, что были видны тугие разветвления вен. — Нам поможет флот, нам поможет армейская дивизия. Дивизия четырех боевых орденов! Я был в этой дивизии и полюбил ее. Они могут ворваться в город раньше нас, отважней. Учтите это. Мы не должны осрамить батальон. Мы ворвемся в город с моря, на то мы и морская пехота. Они ворвутся с суши. Мы захватим с собой наше знамя и поднимем его над тем зданием, у которого мы больше всего уложим врагов. Мы не должны бояться смерти, не мне вам говорить об этом, ведь вы люди — что надо, и многие проверены в боях. Но мы должны жить! Смерть бежит от храбреца. Смерть будет бежать впереди нас, она будет косить оккупантов. Один человек кое - что значит, а три сотни — сила… Вот перед нами кустарник держидерево. Это цепкое дерево, почти что железо. Его обходят люди, коровы, буйволы. Дерево - дзот! Один человек ничего не может сделать с таким деревом, уверяю вас. Он оборвется весь, от макушки до подошв, а вот мы вместе беремся за руки, только покрепче, чтобы кости трещали, чтобы каждый слышал, как бьется сердце у твоего друга… Мы — «железный батальон», — капитан-лейтенант улыбнулся уголками рта, — мы должны смять оборону противника. Все, что он нагородил, понятно? Можно закурить!

Моряки сидели и курили. Ветер относил от них синий дымок. Солнце садилось за горы, лучи пробивали листву и ложились рябыми тенями на медные лица, пропотевшие спины, на сапоги, оцарапанные колючкой, на оружие.

Командир тоже курил медленно. Он не спешил, он знал вкус медленной перекурки и поэтому хотел доставить полное удовольствие своим людям. Он бросил окурок последним и затоптал его сапогом. Его снова окружили люди батальона. Они подсели поближе. Это были боевые друзья. Немало их товарищей пало на крымской земле. Батальон помнил погибших, и в беседах говорили о павших, как о живых.

В последних жарких боях стал у них командиром этот двадцатитрехлетний капитан-лейтенант Вихарев. Он сидел перед ними, каждый моряк был частью того целого, что называлось «железным батальоном», командир говорил с ними на языке дружбы, освященной совместно пролитой кровью.

— Мы верим друг другу, — говорил Вихарев. — Мы должны смять ворота города и ворваться на улицы. Это очень трудно, и поэтому такую работу поручили именно нам. Мой совет — ничего лишнего не есть, не пить. Надо быть готовым к прыжкам, к бегу, надо уметь быстро взлетать на третий и четвертый этажи, одним броском перемахивать улицу. Зигзаг уличного боя очень тяжел, он требует крепких мышц и правильного дыхания… Я уморил вас подготовкой, я чувствую это, но это я делаю для пользы дела, для нашей победы. У многих из вас есть любимые девушки. Представляйте себе, что они смотрят на вас во время штурма. Это иногда помогает красоте удара. Когда окончим войну и мы появимся на побережье, пусть говорят: «Это идут матросы «железного батальона».

Вихарев встал, и, точно повинуясь его безмолвному приказу, поднялись все. Вихарев повернулся туда, где отдаленно гремели орудия на Малой земле.

— У нас погиб командир на Мысхако. Вы знаете его имя. Он — живой. Дух его среди нас. Он видит все, как мы деремся и будем драться. Ему принесли на могилу орден Александра Невского… Надеть все ордена и медали, — продолжал командир. — Чтоб сияло, чтобы немцы знали, кто бросился на них, чтобы им стало страшно. Половина из вас сражалась за Одессу, к ней мы еще вернемся. Половина билась за Севастополь, мы еще увидим его. Мы штурмовали и Феодосию, и Керчь, и Мысхако. Сегодня напишите на свои корабли, что город будет взят. Когда мы пойдем в бой, письма пойдут на корабли. Так делали мы всегда, и это помогало нашему духу. Мы сражались за славу своих кораблей, чтоб ребятам не было стыдно. Итак, написать письма. Я говорю с вами сегодня так потому, что, когда начнется аврал, некогда будет травить большие речи. Мы понесемся на город. Как буря! Как шторм в двенадцать баллов! Вы видите гору, которая перед нами. За нее падает солнце. Это — одна из вершин хребта Маркохта. Если мы взлетим сейчас на нее, мы еще увидим солнце над морем. Моряки оживились, зашумели. Вихарев подтянул пояс — и все сделали то же, он сбил набок фуражку — и все сделали то же. Вершина еще была залита солнечным светом, казалось, плавленое золото течет по известняковым осыпям, омывая кровяные стволы далеких дубов.