Аркадий Первенцев - Навстречу подвигу [сборник]

В кают - компании, кроме Горигляда, командира ожидали, не начиная обеда, лейтенант Губанов — механик катера, сумрачный человек с руками, будто пропитанными соляром, и толстый краснощекий боцман Баштовой. На выцветшем кителе Губанова были два ордена Красного Знамени и медаль «За оборону Севастополя». Губанова Дубонос встречал в Хопи, вместе с Булавиным, и тогда этот неулыбчивый человек, с растопыренными белесыми бровями и морщинками по всему лицу, не оставил о себе почти никакого впечатления.

— У меня был механиком Денисов, — сказал Дубонос, когда все разместились за столом, — очень любил машины.

— Так и нужно, товарищ командир, — заметил Губанов.

— А вы любите?

Губанов приподнял брови, и мимолетная гримаска недоумения пробежала по его лицу. Но потом он снова точно замкнул лицо и бесстрастно сказал:

— Люблю.

— Очень? — спросил Дубонос, досадуя на себя за глупый, как ему казалось, разговор. — А водку пить любите?

— Не люблю. Водку пить не люблю…

— А вы, боцман?

— Могу, товарищ командир. — Боцман оживился. — Мы сейчас устроим. По правде сказать, уже приготовлено, но… не знал, как вы посмотрите, товарищ командир.

— Я смотрю положительно. В госпитале не попадало, скажу прямо, соскучился. Если бы только поковыряли, ничего, кажется, можно тогда спиртное. Но нашли еще шок. Откуда у меня шок? Придумали, наверное, врачи.

Боцман успел моргнуть коку, лично прислуживавшему у стола, и тот вскоре появился с графином и рюмками, которые он ловким движением расставил перед каждым. Команда, вероятно, уже пообедала, так как опять заговорила чеканка. Рюмки задрожали на столе. В открытый иллюминатор вместе со звуками чеканки входили запахи моря, и то виднелась, то исчезала полоса воды. На волнах прыгали щепки, и сизо-фиолетовые масляные пятна играли под солнцем.

Вместе со звуками пневматической чеканки, дробной и отчетливо-резкой, похожей на пулеметную строчку, долетали слова песни, известной Дубоносу только по мотиву. Он слышал когда-то эту песню, уже после оставления Севастополя, от моряков крейсера. Теперь бн внимательно прислушался, в такт мотиву пошевеливая губами.

Это было похоже на припев — повторили два раза. Потом снова ворвались басы, крикливо и надрывно, и слов не разобрать. На лице Дубоноса промелькнула досада. Горигляд переглянулся с боцманом, алчно оглядывавшим графинчик. И вот слова снова дошли до слуха, когда вырвался густой и отчетливый голос, очевидно, запевалы:

А палуба. «Красного Крыма» Нам надолго стала землёй…

— Карабака поет, — нагнувшись к Дубоносу, сказал боцман. — Его голос всегда выделишь от остальных.

— Хорошая песня, — сказал Дубонос, уже не вслушиваясь в слова, — и понятная. Ушли из Крыма и думают вновь вернуться победителями. А мотив прямо-таки гимн… Вроде «Варяга»…

— Только более оптимистичен, — сказал Горигляд.

— Пожалуй, — согласился Дубонос. — Ну, на чем мы остановились? Ага…

Первый тост нужно было произнести, конечно, в шутливом тоне. Но неразговорчивый механик, сразу же по-деловому углубившийся в тарелку, вызывал досаду и как бы поддерживал чувство неловкости, владевшее Дубоносом с утра. А тут еще отказ от рюмки водки, какой-то подчеркнутый отказ.

— Когда окончим ремонт, товарищ Губанов? Кстати, ваше имя и отчество?

— Через неделю, товарищ командир. Мое имя и отчество просто — Иван Иванович.

— Долго… неделю долго. Командир дивизиона приказал закончить ремонт поскорее, Иван Иванович.

В конце обеда первоначальная неловкость несколько рассеялась. Горигляд, все время не теряя почтительной выправки, много говорил о команде катера. Он хвалил людей с юношеской чистосердечностью и последнее происшествие с «высаживанием днищ у бочек» объяснил только лишь тоской по погибшему командиру. Сейчас команда старается загладить свою вину. Недельный срок ремонта и так был очень коротким, люди работают день и ночь, и если срок будет сокращен, конечно, они поднажмут, но только за счет сна и отдыха. Команда катера умеет делать все с одинаковым азартом — и воевать, и работать, и погулять.

Фамилии, такие, как Гетман, Ковтун, Дзюба, Матюх, Закопаев, Карабака, Кириченко, обрастали плотью, приобретали формы. Это уже не была линия одинаковых и чужих загорелых лиц, которые он так недавно видел на палубе, это были люди со своей предысторией, привычками, индивидуальными особенностями, подвигами. Губанов ушел сразу после обеда. Его ждали и уже несколько раз пытались вызвать из кают-компании, но, может быть, стеснялись нового командира. Катер на ремонте напоминает небольшую мастерскую, элементы строевого подчинения как бы растворяются в чисто производственном труде, похожем на труд, рабочих, где руководящая роль принадлежит инженеру. Дубонос отлично понимал это и в другое время был бы просто доволен передохнуть от своих командирских дел, послоняться по берегу, посидеть с приятелями в офицерском клубе, а может быть, даже суток на двое отлучиться либо на охоту, либо порыбачить в горной речушке. Но сейчас какое - то подчеркивание Губановым независимости и главенствующей роли показалось ему несколько оскорбительным. Поэтому после ухода Губанова он все рассеянней слушал помощника, выкурил две папироски, предложенные ему боцманом, и вышел на палубу. Там все шло своим чередом: стучала пневматическая чеканка, обжимая заклепки наружной обшивки бортов, коротко вспыхивало голубое с искоркой пламя автогена, матросы перетаскивали станину и как будто с недовольством пережидали, когда пройдет командир. У крупнокалиберного пулемета, на мостике, дежурил краснофлотец с биноклем, у пушек возились комендоры, тут же стояло ведерко с краской, и из него торчали захватанные кисти.

Механик и боцман успели переодеться в комбинезоны, из-под расстегнутых воротов виднелись тельняшки. Они работали вместе с краснофлотцами и теперь ничем от них не отличались. Команда, как было видно, давно сработалась, и все у нее получалось ловко и споро. Опытный глаз Дубоноса подметил это с удовольствием. Подозвав проходящего мимо Горигляда, он расспросил его о подробностях ремонта. Горигляд сообщил, что команда знает о необходимости закончить ремонт на два дня скорее. Приказание командира доведено до всех. Горигляд стоял перед ним, вытянув руки по швам, вскинув юношескую свою голову, и с четким выделением всех подробностей отвечал на вопросы.

— Как у вас с рулевым устройством? — спросил Дубонос.

— Ничего, товарищ командир, — ответил Горигляд и покраснел.

— Вот так я ловил всегда Милочкина, — сказал Дубонос, — тот тоже, краснея, выдавал себя.