Михаил Демиденко - Сын балтийца

Ваня сразу заметил незнакомого гнедого жеребца. Дончак. Поджарый, на высоких тонких ногах, с развернутой грудью, с длинным хвостом. Говорят, что когда волки нападают на лошадь, один забегает сзади и дергает за хвост, чтоб свалить жертву, второй вгрызается в горло и не спастись тогда никакому коню. Ерунда это! Взрослую сильную лошадь волкам не взять, если она не в оглоблях, нападают они на раненых, больных или старых, которые еле передвигают ревматичные ноги с узловатыми суставами, могут зарезать жеребенка и то, не дай бог, кобылица или вожак табуна услышит крик детеныша - примчатся, затопчут супостата. Некоторым коням стригли хвосты не потому, что хозяин боялся нападения волков. От небольшого ума эта мода пошла с германской - у немецких битюгов были подрезаны хвосты и гривы, как кустарники в «диком» лесу, где каждое дерево пронумеровано. Настоящий казак никогда не будет уродовать друга: хвост помогает держать направление во время бега, им лошадь отгоняет тучи слепней и мошки. Да и что за Булан, если его изуродовали на манер бульдога!

Дончак фыркнул, понял, что понравился мальчишке, скосил буйный черный глаз… Откуда появилась у Ванюши любовь к лошадям? Родился в Кронштадте среди каменных зданий, на острове, где видел лошадей разве только под седлом господина коменданта города, в Кронштадте даже не было извозчиков. Как-то на улице ремонтировали мостовую, не ту, которая мощена чугунными решетками, а мощенную мраморной брусчаткой около фортов. Он увидел из окна: телега увязла в песке развороченной мостовой, на ней десяток бочек с квашеной капустой для кухни. Мужик тупо бил лошадь прутом, а Ванечка выскочил из дома без пальто, повис на руке мужика:

- Не трожь! Ты плохой! Я тебя не люблю!

Пьяный мужик оторопело уставился на мальчонку, сбросил с рукава, прохрипел:

- Уйди, барин, зашибу!

Рыдающего Ванечку увели домой, мужику, вернее, его лошади подсобили проходившие мимо матросы в белых брезентовых рабочих робах, подтолкнули плечами телегу и выкатили на брусчатку.

Точно такой же звук, как у того прута, и у нагайки, хотя она и не железная, когда есаул Хмара чуть не убил Ваню два года назад. Теперь Хмара бродит где-то рядом… Встретил мать - не узнал. И его, Ваню, встретит - не узнает: парень вырос, ну а шрам вдоль спины… у всякого может быть.

- Угощайся! - Ваня подошел к дончаку, протянул ломоть теплого хлеба. - Почему я тебя не знаю? Тебя ночью привели, тебя взяли в плен?

Жеребец осторожно взял с ладони угощенье, обдало теплом, выгнул шею с маленькой головой.

- Эй, герой, портки с дырой, айда в хату, комполка кличет! - донесся от каменного дома под черепицей голос Ильи.

«Не забыл! - екнуло сердце у мальчика. - Вспомнил!»

Он боязливо переступил порог. Командир полка Логинов сидел за столом перед ведерным самоваром, пил чай. Напротив, привалясь к стене, расселся широкий мужчина в черной кожаной куртке, как у отца, перепоясанной скрипучими, как хромовые сапоги, рыжими ремнями, на боку деревянная коробка с маузером, тоже как у отца, и тельняшка под курткой…

- Вот, Цыбин, - указал на подростка командир полка, - принимай, жалую новым бойцом.

Говорил он быстро, в веселом тоне. Не было случая, чтоб Василий Григорьевич Логинов забыл то, что обещал. Он никогда ничего не записывал, знал наизусть полный список личного состава: фамилии, имена, года рождения, проступки и заслуги каждого. Бойцы говорили с уважением: «Не голова, а штаб фронта с писарями».

Командир первого эскадрона Цыбин поперхнулся чаем. Пил он из блюдца, держа его на толстых загрубелых пальцах, отдувался, как купец первой гильдии.

- Ты серьезно, Григорьевич?

- Весьма, весьма. Не гляди, что мал золотник. Этот хлопец получил закалку: батьку его казнили… Хмара. Вот так вот… Еще до того, как в тебя гранату бросили. Его отец - моряк с Балтики.

- А шо, маты нема, сирота?

- Мать ты знаешь, бачил - Полина Гавриловна, бабий комиссар. Тю, шо, не бачил? Ну, городская она, ну шляпа у нее с перышком…

- Га! - кивнул головой Цыбин. - Она от сына отказывается?

- Типун тебе на язык! - оборвал его командир. - Балакай, да меру знай. Потом объясню. Дело тонкое… Дытыну негде оставить… Так с дивизии звонили… В общем, много будешь знать, скоро состаришься! Берешь чи нет? Боец из него будет не хуже батьки, я тебе ручаюсь.

Детские радости, детские огорчения, страхи… Какие они?

Ване хотелось повернуться и броситься из дома, заливаясь слезами, - торгуются, как цыгане на ярмарке. Но в дверях стоял дядя Илья, коновод, злющий на язык, и дядя Миша Севостьянов - начальник штаба полка, подтянутый, бывший офицер, чуть не расстрелянный белой контрразведкой в Ростове-на-Дону за сочувствие простому народу. Он гладко выбритый, а сапоги блестят, словно их всю ночь шлифовал сапожной щеткой верный денщик.

Цыбин допил чай, поставил осторожно блюдце посредине стола, чтоб не смахнуть на пол. Нос, лоб, губы, скулы точно вытесаны топором, глаза сверлят, как штыки.

- Из барчуков?

- Я тебе гутарю, - наклонился через стол Логинов, - батька - матрос ссыльный в Архангельск за Кронштадтское восстание.

- А маты, чи, по-франьцуськи калякает? Сам слыхал. Из благородных? Опять же за простого матроса вышла… Не лады получается, Григорьич.

- Какое твое дело, кто кого под венец свел? - развел руками Логинов. - Она член партии с девятьсот пятого, на пятнадцать лет стаж больше твоего. Ты проверку кончай, не дело затеял. Не берешь, во второй эскадрон отдам.

- Че тута оказался? - продолжал Цыбин, никак не желая согласиться с доводами командира полка. - Сидели бы в Петрограде, на Кубань потянуло, тримунтана захотели попробовать?

- Ванька! - вмешался дядя Илья. - Покажи спину Фоме неверующему. Я тоже за хлопца головой ручаюсся! Сам-то ты давно, Цыбин, на коняку взгромоздился? Как бугай, навалился, чуть холку не сломал. Ты же шахта.

- Ты на меня не кажи. Я два раза из-под расстрела уходил.

- Задирай подол! - приказал Илья. Повернув мальчишку спиной к окну, задрал рубашку - на спине у мальчика был белый рубец до крестца.

- Чуй, громопад, вот те паспорт. На поправку приезжали с матерью. В Кисловодске их с матерью отхаживали, а ты допрос учинил.

- Ого! - крякнул от неожиданности в кожанке. - Выходит, мы с тобой кривны браты: у меня тоже на спине бугры от шомполов.

Цыбин встал - под потолок, подошел, заскрипели половицы.

- Не серчай, боец Сидорихин, це проверка на вшивость. Скольки рокив?

- Шестнадцать! - сказал Ваня, пряча глаза.

- Ну и брехать горазд! - искренне удивился Цыбин. - Так и быть, командир, возьму этого брехуна в сотню. Сидорихин, держи подарок от донецкого шахтера! - И протянул кинжал с узорчатой ручкой в богатых серебряных ножнах.

- Это вы мне? - растерялся Ваня. - Правда?