Михаил Демиденко - Сын балтийца

- Перезимуем так… Все спокойно? - спросил моряк.

- Куда там… - вздохнула Полина. - В округе терские казаки свирепствуют, даже не с Кубани они, а откуда-то с Северного Кавказа. В черкесках, кинжалы наподобие «Дикой дивизии» Корнилова. Горцев тогда сагитировали, не пустили на Петроград, эти свои, русские, эти страшнее, потому что свои. Какая-то «Волчья сотня» подчиняется лично Шкуро.

- Самые у них зверье, - посуровел Сергей Иванович. - Про меня не спрашивали?

- Вроде нет… А чего про тебя спрашивать?

- Насолил я им. Пусть ищут. И не заезжали?

- Мимо проезжали. Они Васю, твоего дружка, зарубили, его жену. Семен говорил, в общем, белые знают, что отца тоже прижал продотряд, хлеб отобрали.

- Семен враг, - сказал зло моряк. - Сын где?

- Дед его спрятал.

- Ты бы тоже сховалась. Жену чекиста жалеть не будут. Зови деда, я в бане подожду. Стой! Семен дома?

- Собирался в кузню ехать за Дон, к цыгану. Борону починять. Я видела, он мерина запрягал, Зорьку с Ваняткой отослали. Сел Ваня на лошадь - вылитый казак.

- Сыну моряка незачем быть казаком, - проворчал Сергей Иванович.

Иван Кузьмич не заставил себя ждать, прибежал, запыхавшись, с шумом вошел в баню, плюхнулся кулем на лавку.

- Сергунька, сынок, живой? Сердце за тебя изболелось. Тут тебя шкуровцы ищут. Верные люди предупредили. Ты б поостерегся. Споймают - пощады не жди, да и мужики на тебя в обиде.

- Чего я им так не угодил? Я не красная девка мужикам нравиться.

- Ты вот это… того… насовсем… - замялся дед. - Это же твоя родная деревня, ты тута и Клашку вон целовал, за тобой ее отец аж с оглоблей бежал. Призвали тебя на царскую службу, а то бы порешил.

- Богатея она дочка, - сказал уклончиво Сергей Иванович. - Приказчик ее за приданое взял, не по любви. Дошли вести и до Кронштадта.

- Деньги, приданое - не про то речь. Ты с мужиками не ссорься. Ты с ними помирись, они тебя и укроют, не выдадут.

- Нет, батя! - сплюнул моряк. - Я у них в погребе сидеть не собираюсь. Знаю я земляков. Забыл, как у того отца Клашки по весне брал меру пшеницы, а по осени отдавал три?

- Так конечно, - согласился дед. - Смотри, тебе виднее. Но народ не стращай! Думается, после казаков многие поумнеют.

- Ты, батя, Семену про меня все же не говори, - попросил старший сын.

- А че? - взъерошился дед. - Нарожал пауков. Одна кровь, а друг от друга хоронятся. Чего же ты брата родного стережешься?

- Семен был в кулацкой банде, в той, что двух продотрядовцев убила.

- Брешешь! - вскочил отец. - Нишкни!

- Факт установленный, - вздохнул Сергей Иванович. - Не в моих силах, не в меня стрелял, я бы простил. Покрывать не могу и не хочу. Знал, с кем и на что шел. Трибунал разберется.

- Я тебя прокляну! - вскочил с лавки дед и поднял над головой тощие длинные руки в буграх от вздутых вен. - Знамо ли дело, брат брата под трибунал подведет! Где правда? Вот твоя баба и сын, мой внук, пришли ко мне, я их принял, укрыл. Ты сейчас пришел, я тоже закрою… А когда красные вернутся, ты брата хочешь выдать на погибель? За добро злом заплатить? Не по-божески! Да и не стрелял он по красным, трус он, заячья душа, сидел в кустах и свистел, как Соловей-разбойник.

Деду было жаль сыновей: какой палец ни укуси - любой больно. По вековому опыту он знал, что в тяжелые годы выживают те, у кого семья дружнее, и он никак не мог понять, что за напасть разъединяет его сыновей. И тот прав, и этот…

Поговорили бы, посудачили, пришли к единому мнению, ан нет, как скаженные, друг на друга чуть не с вилами.

Росли вместе, он их на руках носил, наказывал, не без этого, за шалость, учил уму-разуму - жизнь впереди у сыновей предстояла несладкая, внушал добро, любовь к земле.

- Не моя вина, что твой сын, сын бедняка, стал бандитом! - бушевал старший сын. - Разменял революционную и пролетарскую совесть…

- Да будя тебе! - повис на нем отец. Старик был дряблым и тяжелым. - Будя! Сядь, сынок! Сергуня, Сергуня, каково мне? Подумал бы хоть малость об отце. Сядь, сынок! Всю жизнь для вас старался, и когда жисть наладится… Тьфу, неладная! Жить бы да жить! Может, баньку тебе истопить? Без шума, без крика. И бельишко на каменке прожаришь, а то вши зажрут. Свалит сыпняк, твоя революция на погосте тремя аршинами закончится.

- Я понимаю тебя, - смягчился Сергей Иванович. - Баньку хорошо бы. Осторожно только. Вдруг Семен с Гришкой париться придут?

- Уйдут! Отошлю я их к цыгану с бороной. Скажу, Дуньке с Пелагеей приказал стирку затеять. Так-то лучше, Сергуня, по-людски.

- Я воды наношу, - сказала радостно Полина. - Нам на двоих немного потребуется. Я тоже попарюсь. Помнишь, как в Архангельске парились, когда ты в самоход прибегал? Напаримся и в сугроб. Здорово!

- Бать! - попросил Сергей Иванович. - Пошли Катьку за Ваняткой. Далеко он? Соскучился больно!

- Внук мой, весь в меня! - крякнул довольный дед. - Знамо дело, с отцом встретиться. Шустрый мужик будет, по всему видать.

Дед любил Ванятку вначале сдержанно, постепенно как бы оттаивал. Гришка был прав, что дед приваживал лишь внука и не глядел в сторону внучек, хотя и заботился о них, другой раз покупал горсть леденцов в деревенской лавке. Сказывалась традиция! Внук - продолжатель рода, наследник, внучки уйдут в другой дом, от них ничего, кроме порухи.

Катьке дали наказ, она побежала в овраг, прибежала к клуне, заорала во всю глотку:

- Ванятка, айда до дому! Твой батяня пришел, тебя кличет!

Вот дура девка!

Но откуда она узнала, что балтийский моряк украдкой заглянул в отчий дом?

Видать, плохо хоронился, не остерегся. Деревня не город. В деревне чихни в кулак, а в другом конце скажут: «Будь здоров, Сергей Иванович!»

Ваня помчался стрелою к дому. Бежал, ног не чуял от радости, ни разу не остановился.

Вбежал во двор, красный от бега, глазенки горят… и замедлил бег, и встал столбом, и страх сковал ноги, руки, голос. И кровь в височках застучала молотами: тук-тук-тук!

Во дворе деда бушевало лихо!

Во дворе казаки в черных черкесках с газырями, в бурках и мягких сапогах без каблуков - такое одеяние Ваня видел на базаре в Воронеже у фотографа на занавеске: сунь в дыру лицо и получай фотографию, вроде ты джигит с кинжалом, а сзади гора Казбек.

Во дворе деда бушевало лихо! Ох, лихо! Лихо мне, лихо людям родным!

Отец валялся связанный около соломорезки.

Отца схватили беляки!

Не знал Ванятка, что скрутили отца в бане, на полке с веником в руке, и не успел чекист дотянуться до верного маузера, и не уложил наповал ни одного казака. Да и сам бы им в руки живым с женой не дался!

Кто-то выдал Сергея Ивановича!

Выдал!

Посередине двора стоял невысокого роста, поджарый, весь какой-то дерганый, с усиками казак в белой бурке с погонами есаула Войска Терского, поигрывал кинжалом в серебряных ножнах. Главный небось в банде!