Валерий Гусев - Дети шпионов 2008

– Я пошел умываться и чистить зубы.

– Что с тобой? – спросила, обеспокоившись, мама. – Ты не заболел?

– Он влюбился, – сказал я.

– Еще чего! – фыркнул Алешка. – Я иду в гости. По делу. Буду осваивать английский язык. Американским способом.

– Давно пора, – сказала мама. – А то тебя в ванную не загонишь.

– Не загонишь, – разворчался Алешка. – Все из-за вашей школы! Или учись, или мойся.

– Это как? – не поняла мама.

Алешка доходчиво объяснил:

– Утром некогда – в школу бежать надо. Днем тоже некогда – уроки делать надо. Вечером надо пораньше спать ложиться, чтобы утром в школу не опоздать.

– Замкнутый круг, – вздохнула мама. – Как же тебе, бедному, живется? Надо школу бросать.

– Правда? – оживился Алешка. – Мам, я тогда хоть целый день буду в ванной сидеть.

– Кораблики пускать, – сказал я.

– Подводную лодку, – поправил меня Алешка.

Да, кораблики он уже оставил, еще в раннем детстве. Сейчас он, попутно с самолетом, строил модель подводной лодки. В натуральную величину. Васек не возражал. «Нам все сгодится, – говорил он. – Хоть космический корабль».

– А как же английский? – спросила мама. – Тогда он ни к чему.

И вот тут я удивился. Алешка вдруг заволновался и поспешил объяснить:

– К чему, к чему! И школа к чему. Когда-нибудь знания все равно пригодятся. Мам, дай мне сколько-нибудь денег.

– На цветы Вике?

– Еще чего! На подарок.

– А что ты ей хочешь подарить?

– Ничего! Это ее папе подарок. Календарик такой новогодний. Он их собирает. У него сдвиг по фазе – коллекция называется.

Лешка в принципе никогда просто так не врет. Всегда для пользы дела. Но это бывает редко. Зато врет он так плавно и гладко, что звучит это всегда убедительно.

Алешка уже жеребенком топтался возле двери, когда мама дала ему какую-то толстую книгу:

– Подаришь Вике. Это кулинарная книга. Здесь подробно написано, как варить всякие каши, чтобы они не пригорали.

– А тебе она разве не нужна?

– Ты на что намекаешь? – рассердилась мама. – Да я любую кашу могу сварить с закрытыми глазами!

– А я – с завязанными руками, – хихикнул Алешка.

Мама тоже хихикнула, дала ему денег, и он усвистел. На занятия английским языком. С репетитором.

– Что-то тут неладно, – задумчиво проговорила мама, закрывая за ним дверь. – Ты в курсе, Дим?

Наивная у нас мама. Даже если бы я и был в курсе, то, конечно, Алешку бы не заложил.

Но я был не в курсе. И поэтому опять залез в Алешкин стол. Раскопал там спрятанный в коробочку из-под чая календарик и стал его изучать.

Ничего особенного. Так, типа маленькой открыточки. На одной стороне – Санта-Клаус, в очках и с бородой, а на другой – календарь. Дни и месяцы.

До сих пор не знаю, что меня заставило внимательно разглядеть числа. Так, из любопытства – какие у нас теперь красные числа календаря, какие праздники? Все праздники были на месте. Но все-таки чего-то не хватало. Триста шестьдесят пять цифр – каждая на своем месте. Но что-то мне казалось неправильным. Я даже разозлился. И вдруг – удивился. В марте было всего тридцать дней! А я знал точно – их тридцать один. Помню, как мама учила нас по косточкам кулака определять, в каком месяце сколько дней. Это было очень просто. И точно. Косточка выступает – длинный месяц, в тридцать один день; вмятинка между косточками – короткий месяц. В тридцать дней. Но я вдруг засомневался. И это понятно. Сколько тысяч лет, например, люди считали, что Солнце вращается вокруг Земли, а потом вдруг оказалось, что это не так! Совсем наоборот. Впрочем, и сейчас многие люди считают, что не Земля вертится вокруг Солнца, а Солнце крутится вокруг Земли. Наш Алешка, например. Хорошо еще, что он согласен с тем, что Земля имеет форму шара. Согласен, но не совсем уверен. И предпочитает на эту тему не спорить. «А мне все равно», – говорит он при этом. Да и мне тоже.

Но тут… Тридцать дней в марте… Я засомневался в себе и в своих косточках. И пошел в кухню.

– Мам, сколько дней в марте?

– Один, – сказала она. – Зато самый хороший. Восьмое число. Женский праздник.

У меня сам собой распахнулся рот. Еще одна новость! Я не сразу сообразил, что мама говорит образно.

– А всего? – спросил я. – Хороших и плохих?

– Тридцать один, – сказала мама, переворачивая картошку на сковородке. – Пора бы знать! Хочешь, я научу тебя по косточкам определять, сколько дней в каждом месяце!

– Научила уже, – вздохнул я.

– Плохо научила, – вздохнула и мама, – если ты уже забыл. Не веришь мне – позвони папе.

Папе я звонить не стал. Еще чего! Звонить в Министерство внутренних дел полковнику Оболенскому с таким нелепым вопросом!

(А этот вопрос, как выяснилось гораздо позже, очень даже его касался. И не только полковника, но и генерала. И не только МВД).

Я вернулся в нашу комнату и снова стал разглядывать календарик с неправильным мартом. Может, там и в других месяцах такое же вранье? Нет. Другие месяцы оказались в порядке.

А вот сам календарик – не в порядке. С какой-то щелочкой. Словно он был склеен из двух половинок – на одной половинке Санта-Клаус, на другой – сам календарь. Я эту щелочку зачем-то расширил… Из нее выпала какая-то узенькая полупрозрачная пленочка.

Я посмотрел ее на свет. Ничего не разглядел. Похоже, на пленочке есть какие-то тоненькие царапинки. Увеличить бы…

И тут меня осенило! Увеличитель! Лешка быстрее меня сообразил. И засуетился. А после того, как Алешка засуетился с увеличителем, он очень изменился, загадочный такой стал. И задумчивый. Как верблюд в пустыне. Заблудившийся. И английским решил заняться (не верблюд, конечно).

Я быстренько пошарил в ящиках его стола и в книге «Три мушкетера» нашел сложенный листок бумаги. На нем Алешкиной рукой была нарисована некая сложная, совершенно непонятная схема с какими-то буквами, цифрами и значками. Одно только слово было понятно. И это слово было – «Аленка».

Ясно, что схему Алешка, увеличив изображение, срисовал с этой полоски-пленочки.

Я пытался хоть что-то, кроме Аленки, понять на схеме. Не получалось. Но почему-то все тревожнее становилось на душе. Не простой, однако, календарик!

Мне никак не удавалось разгадать эту схему, но все время казалось, что нечто подобное я уже видел. И даже где-то на чердаке памяти вертелось название такой вот штуки.

Еще чуть – и я вспомню! Но тут явился Алешка. С ускоренных курсов английского языка.

– Би хэппи! – сказал он с порога.

Ни фига себе – «хэппи»! Скорее – хиппи. Весь какой-то встрепанный, взъерошенный и без двух пуговиц на куртке.

– А пуговицы где? – спросил я.

– В кармане, – Алешка присел, переобуваясь, – я их подобрал.

– Подрался?

– Поспорил.

– С кем? С бульдозером?

– С Липошкой. Он без очереди лез.