Валерий Гусев - Первое дело

Валерий Борисович ГУСЕВ

ПЕРВОЕ ДЕЛО

Повесть

Видно, тому, кто первым назвал этот край Синеречьем, довелось редкое счастье увидеть его с высоты птичьего полета. Старики уверяют, что так оно и было: в давние годы поднялся над глухим раздольем простой деревенский кузнец Савелий. Долгой слепой зимой, нетерпеливо меняя в затейливом светце лучину за лучиной, ладил он большие крылья из "воронова пера", а по весне, в самый разлив, велел мужикам вкатить на горку, которую с той поры и зовут Савельевкой, пустую телегу с подвязанными оглоблями. С затаенным вздохом перекрестивши чумазый лоб, положил кузнец на тележные борта доску, стал на нее в рост, сложив по бокам руки, плотно вдетые в черные мягкие крылья, свистнул заливисто - и помчалась телега, гремя и подпрыгивая, давя тяжелым колесом первую траву, прямо к крутому обрыву, каким кончается над затопленным лугом ровный скат горы.

Ахнули мужики, обомлели. И которые покрепче, которые не прижмурили глаза в великом испуге, те видели: грянула телега на мокрый луг, взлетела обломками вместе с солнечными брызгами к самому небу. И в последний миг простой русский кузнец широко, рывком разбросил руки-крылья, блеснувшие серебром в весеннем свете, взмыл, поднятый неведомой упругой силой, и закружил по-над черным лесом. А мужики стояли, заслонясь от солнца корявыми ладонями, и молча смотрели, как носится над ними черная бесшумная тень, забирая все выше и выше.

Долго бы в тот день летал Савелий, да какой-то дремучий охотник, выходя из лесу и увидав над собой невиданную птицу, сильно испугавшись, сбил его каленой стрелой. Взмахивая торопливо одним крылом, кувыркаясь, с треском врезался Савелий в верхушку черной ели, откуда бережно, с великим трудом сняли его мужики. Вылезая из помятых крыльев, кузнец, округлив глаза и морща губы, шептал: "Реки, братцы, кругом нас - синие-синие. Все вокруг синевой разлилось. А в самую даль гляну - реки с небушком сливаются, - в один - лазоревый - цвет идут".

Ошалевший охотник, повинившись, забрал Савелия в свою избу и усердно отпаивал горячей медовухой. Оправившись, кузнец поверил в силу своих крыльев и много раз еще поднимался к небу. Да, видать, живя у охотника, пристрастился к вину и уж без доброй чарки крыльев своих не надевал и как-то в сумерках налетел на колокольню. "Господь покарал", - вслед за попом твердили мужики, а кто посмелее ворчал: "Вино кузнеца сгубило. Не иначе". Оно и верно - народ в Синеречье хоть и не простой - головы светлые, руки умелые, но и гулять не дурак: вся деревня завьется - не остановишь. Многим, многим синереченцам вино крылья подрезало. Старики говорят: испокон веку так велось...

Савелия схоронили, крылья его, чтоб ребятишкам соблазна не было, сожгли, выпили за упокой "светлой души" и часто потом вспоминали: "Реки-то, братцы, кругом нас - синие-синие..."

Глава 1

Андрею снилось детство. Будто спит он на сеновале, будто бьют сквозь дырявую крышу косые лучи утреннего солнца и вот-вот захлопает крыльями задиристый горластый петух, заорет негодующе и клюнет Андрея в голую пятку, чтоб не залеживался. Но вместо этого петух, кося злым умным глазом, подскочил к старому самовару, торопливо застучал твердым клювом в его гулкий дырявый бок и заполошным голосом колхозного пастуха Силантьева, стал быстро приговаривать: "Андрей Сергеевич! Сергеич! Вставай, беда на дворе!"

Андрей открыл глаза, повернул голову к чуть светлевшему окошку, за которым прыгало бледное лицо и метался тревожный крик.

Полгода назад он соскочил бы с кровати, прошлепал босыми ногами по холодным половицам к окну, распахнул бы его и, ежась от утренней свежести, позевывая, спросил недовольно: "Ну чего суетишься чуть свет?" Полгода назад, пожалуй, и в голову никому бы не ударило бежать к нему на исходе ночи со своей бедой. А сейчас участковому инспектору* Андрею Ратникову нужно мигом, будто и не снимал ее на ночь, надеть форму, застегнуться на все пуговицы, вбить ноги в сапоги и повесить на плечи новенькие, не обмятые еще ремни с планшеткой и тяжелым пистолетом. Можно не подходить к окну, не спрашивать, что случилось, а нужно сдвинуть чуть набок фуражку и идти за позвавшим его человеком, заперев за собой дверь, потому что - уже ясно - домой он вернется не скоро.

_______________

* Должность указана в прежнем наименовании. В настоящее время

оперуполномоченный.

Силантьев схватил его за плечо, едва не сдернув с крыльца.

- Андрюшка, бежи скорей в сельпо. Неладное дело там - похоже со Степанычем совсем плохое стряслось!

Андрей сбежал с крыльца, на ходу плеснул в лицо из бочки и, вытираясь платком, быстро зашагал к магазину, сбивая сапогами с холодной травы еще мутные, не зажженные солнцем тяжелые капли росы. Несмотря на ранний час, по улице торопились, встревоженно перекликаясь, взбудораженные синереченцы - худые вести в мешке не залеживаются.

Силантьев поспешал сзади, шаркал спадающей с ноги калошей и, дергая Андрея за рукав, пояснял:

- Иду на скотный, а в сельпо, внутри, свет горит и двери враспашку. Заглянул, а Степаныч...

К магазину они, слава богу, подошли первыми. Сзади разве что не толпой валил взволнованный народ.

- Постой здесь, - распорядился Андрей. - Не пускай никого.

Он шагнул внутрь и почти натолкнулся на сторожа. Петр Степанович, прислонившись плечом к стене, прижавшись к ней щекой, стоял, безвольно свесив руки вдоль туловища, будто в большой усталости. Андрей едва не тронул его рукой и не спросил: "Ты что, Степаныч?" Но что-то неумолимое и неестественное в позе, в надломленной фигуре сторожа остановило его. Может быть, именно эта безмерная неисправимая усталость, та усталость, с которой уже не живут.

Андрей присмотрелся, увидел засохшую струйку крови на стене - будто узкая темно-багровая лента ровно протянулась от щеки убитого до самого пола, - обернулся и крикнул в дверь:

- Быстро кто-нибудь за врачом! Скорее!

Но ему уже было ясно, что врач может не торопиться.

За дверью пошумели, пошептались задавленно - видно, решали, кому бежать в больницу, - потом снова смолкли, и послышался вначале неуместно громкий, а потом затихающий топот чьих-то разбитых сапог.

До приезда врача Андрей внимательно осмотрел место происшествия. Тамбур магазина снаружи обычно не запирали - в дурную погоду сторож спасался в нем, если донимал холод или дождь. Отсюда вели две двери влево, в подсобку, забитую до потолка тарой, и вправо, в магазин, в торговый зал, как говорил завмаг. Правая дверь, видимо, сильным ударом была сорвана с верхней петли и, держась на одной нижней и замке, висела боком. Андрей потрогал торчащие из петли ржавые шурупы, покрошил пальцами трухлявое дерево дверной коробки, обвел мелом и замерил несколько грязных следов ног, подобрал и уложил в пакеты два папиросных окурка и шариковую авторучку - из тех, какими пользуются младшие школьники. И все это - под неподвижным взглядом открытых глаз Степаныча.