Валерий Гусев - Картина с кляксой

– И куда теперя я их дену? И кто мне за их заплотит? Одного материала скоко пошло. На рынок ить не понесешь.

Ему кто-то насмешливо отвечал:

– А ты их по знакомым раздай. По родственникам. Пускай про запас возьмут. Такая штука каждому нужна. Раньше или позже.

– Энти штуки впрок никто не возьметь. Опять же – где их держать? Плати деньги!

– Заплач у. Картины продам – и заплач у.

– Кто ж их купит, срамье такое?

Алешка толкнул меня в бок.

– Ты, дед, темный человек. Ты, кроме гробов, ничего не умеешь.

– Да что ты понимаешь! Я был столяр высокой руки! Мебеля делал, какие стеллажи для музея изготовил! Ты меня с пути сбил! На гробы перекинул! Деньгой соблазнил! Плати за всю эту продукцию! Ить какие гроба! Строганы, лес выдержан – такой гроб кого хошь переживет. Кости в прах уйдут, а в мой гроб хоть нового клади!

Мы с Алешкой потихоньку холодели – наверное, не столько от прохладной погоды, сколько от разговора.

– Отстань, дед! Я спать хочу. У меня большие дела впереди.

Дед сказал ему в ответ нехорошее слово и хлопнул дверью – мы едва успели отскочить в тень, за угол сарая.

– Я все понял! – шепнул мне Алешка в ухо. – А ты?

Я понял, что я замерз и хочу спать. Поэтому ничего не ответил.

– Сейчас эта козлятина уснет, – горячо шептал мне в ухо Алешка, – и мы с тобой проникнем в сарай!

Я бы с большей пользой и удовольствием проник бы сейчас на наш теплый и уютный чердак, под ласковое одеяло.

– Ты промок? – спросил я Алешку.

– Сначала промок, а потом просох.

И вправду дождик кончился, небо стало чистым, засветились звезды вокруг луны. И настало тепло – все-таки лето, ночи еще теплые. Но спать все равно хотелось. Да разве с ним поспишь?

– Пошли! – сказал Алешка тихо, но решительно.

Мы приоткрыли дверь в сарай. Она не скрипнула, но где-то неподалеку зловеще каркнула бессонная ворона, а в Пеньках вдруг завыла бессонная собака. Ей ответили во всех дворах. В таких случаях нужно удирать с места события. Пока не поздно. Но было уже поздно…

Алешка скользнул в дверь, я – за ним, жаль, что не прихватил с собой дубинку. Чтобы отбиваться от кого-нибудь.

Мы вошли в сарай и замерли за порогом. Включили глаза и уши. Глаза ничего не увидели – в сарае было темнее, чем на улице, а уши ничего особенного не услышали, кроме заливистого храпа. Как папа говорит, с переборами.

Алешка включил фонарик. Мощный луч света пробежал по стенам и споткнулся. Он споткнулся… Весь сарай был уставлен… гробами. Они стояли друг на дружке до самой крыши. Молчаливые такие… Но не все. В одном открытом гробу лежал покойник и заливисто храпел. Мы оцепенели. За нами, за нашими спинами, опять взвыли собаки и закаркала ворона. Мы вылетели из сарая, как ласточки из своих норок. Только ласточки при этом весело чирикали, а мы молча икали от страха.

Опомнились мы только возле украинского плетня, над которым бледной луной между горшков вздыхало личико тети Зины.

– Вы откуда, Оболенские? – спросила она. – Или куда?

– Мы туда, – ответил Алешка. – Но с кладбища.

Тетя Зина не удивилась.

– Клад искали? – спросила она и задумчиво переложила свой голый локоть с одного горшка на другой. – Сегодня самое время – ночь на Ивана Купала.

– Это какая ночь? – отдыхиваясь, спросил Алешка. – Кто там кого купала? В пруду?

– Это особая ночь. – Тетя Зина сложила перед собой ладошки в замочек. – В эту ночь цветет папоротник. И открывает отважным парубкам заветные клады.

«В виде храпящих гробов, что ли?» – это я так подумал.

– А мы с Димой парубки? – спросил Алешка.

– Ты еще нет, ты еще хлопец. А Дима вполне парубок. Довольно симпатичный. В отца. – Она протяжно вздохнула.

Мы попрощались с тетей Зиной и пошли к нашей как бы даче. По дороге, при свете ночной луны Алешка все время на меня поглядывал. Как бы оценивал – сверху донизу. Потом он остановился и спросил:

– Дим, ты парубок? Отважный?

Я надулся в насмешку, выкинул пальцы веером:

– Я крутой!

– Я так и знал, Дим! – Алешка сделал вид, что он весь так и светится под луной от гордости за старшего брата. – Давай еще раз эти гробы посмотрим.

– Пересчитать хочешь?

– Я, Дим, хочу картины найти. Мне, Дим, обидно: древние люди старались-старались, рисовали-рисовали, а кто-то их спернул.

– Спер, – поправил я машинально. – И не ори на всю деревню. Вся деревня уже спит.

Но деревня спала не вся. Навстречу нам шел какой-то мужчина с ремнем в руке. Красиво сияющий в лунном светом.

– С кого начать? – спросил мужчина.

– С меня, пап, – покорно сказал Алешка. – Это я Димку уговорил. Мы ходили проведать тетю Зину. Она была весь вечер в грусти. Калокардин пила.

– Что она пила?

– Калокардин. Пап, она в тебя влюбилась. А я виноват?

– Валокордин, – сказал папа, сворачивая ремень. – Ваша мама тоже сейчас его пьет.

– Она тоже в тебя влюбилась? Ты у нас крутой.

Когда Алешка льстит открытым текстом, устоять невозможно. У него распахиваются до предела голубые мамины глаза и восклицательным знаком поднимается хохолок на макушке. Я помню, у нас в школе появился новый завуч – такая вся из себя Татьяна Семеновна. Она застала Алешку, когда он на фотографии нашего лысого директора старательно рисовал прическу. И начала на него орать. Алешка виновато посмотрел на нее и виновато сказал:

– Ну что вы так огорчаетесь? У вас-то такие красивые локоны.

Татьяна Семеновна обалдела. Растерялась. И сказала:

– Давай мы тебя сделаем старостой в классе.

– Мне нельзя, – сказал Алешка. – У меня поведение плохое.

– Мы его исправим!

– Лучше не надо. Папа говорит, что, если человека исправлять в одну сторону, он тогда портится в другую.

– Твой папа педагог?

– Мой папа полицейский. Такой вроде полковник. Или генерал. Я точно не помню.

– Пригласи его ко мне.

– Сейчас не могу.

– Почему?

– Он на приеме у этой… как ее? У великобританской королевы. Она там, что ли, ему медаль вручает. Лордовскую такую.

С тех пор у Алешки проблем с дисциплиной в школе не было.

Но тут наш великобританский лорд взял меня за одно ухо, а Алешку за другое и повел домой. А там еще мама. Щаз будет!

Но ничего особенного не было. Мама сидела в своем уголке с иголкой и длинной ниткой. Она посмотрела на нас и сказала:

– Отец, оставь их уши в покое. У них дисциплина входит через другое место.

– Через какое? – спросил Алешка, почесав уставшее ухо.

– В следующий раз узнаешь. Марш спать! Отец, где ты их поймал?

– Они подглядывали, как твоя Зинка разделывает сухую воблу рыбным ножом и фруктовой вилкой.

– Может достаточно над моей подругой насмешки строить? Она не такая простая.

Вот тут мама оказалась права. Но об этом – позже. В свое время и в нужном месте…