Владимир Кузьмин - Под знаком розы и креста

– Лысый или бритый? – уточнила я.

Прохор задумался, почесал кончик носа:

– Лысый по большей части. А остальное бритое. Вот тут и тут волоса были бы, если бы не брил их.

– Лоб какой? Высокий он или узкий?

– Наверное, высокий. Вот такой, – Прохор приложил к своему лбу всю пятерню.

– Уши не заметил?

– О! Большие, круглые.

– А мочки у ушей?

– Не помню.

– Нос?

– Нос как нос. Чуть картошкой, но не слишком. Да! Усы у него вот до сюдова!

Он опять прибег к помощи пальцев и показал, что усы у того человека росли не только над губой, но спускались на подбородок. И, видимо, упреждая мой следующий вопрос, сообщил, что губы у того человека тонкие и зубы, кажись, все на месте. Дальше мне снова пришлось подсказывать.

– А стоя ты его видел? Какого он роста, толстый или тонкий?

– Ростом он тому Пискареву вполголовы. Он разок, как уходить собрались, шепнул ему на ухо, так чуток на цыпочки встать пришлось, потому как затылком Пискарев ему в нос упирался.

Вот! А я даже не знаю, какого роста был Пискарев.

– Он не шибко толстый, животик оттопыривается, а так не толстый, – продолжил Прохор. – Папка таких сытыми зовет.

– Про одежду расскажи, – подсказал в этот раз Степан.

– Одежда у него обычная. Сюртук, жилетка, штаны. Это, котелок! И пенсне! Он, как кушать подадут, всегда пенсне надевал и в тарелки всматривался. Вроде все?

– Ты ж говорил про запах! – напомнил товарищу Васька.

– Да не я говорил, отец говорил. Я ж у отца про все выспросил. Он сперва ругать меня начал, а после, как я объяснил, что если мы чего важного вспомним и полиции скажем, то, может, помощь им окажем в поимке преступника, сам вспоминать начал.

– Это вы ему так посоветовали объяснять?

– Мы, – признался Васька.

– Очень верно посоветовали, – похвалила я. – И что же ваш отец, Прохор, вам сказал?

– Что от того посетителя лекарством пахло. Только не совсем лекарством, не как в аптеке или в больнице, а как-то иначе.

– А вот это просто замечательно! – воскликнула я.

– Да чего тут замечательного, если нюхать противно?

– Это замечательная примета, очень важная, – объяснила я. – Ваш отец не слышал, как Пискарев к тому господину обращался?

– Не-а. Не слыхал. Я ж говорил, что они все больше шептались, чем вслух говорили.

– Может, голос его слышал?

– Голос слышал, но, видно, обычный голос был, раз не сказал ничего.

– Вы уж переспросите его, тонкий голос или низкий. Это тоже может важным оказаться. А заодно еще спросите, курил ли он и что курил: трубку, папиросы или сигары.

– Спрошу.

Тут все трое моих сыщиков слегка приуныли. Они-то полагали, что разузнали все, а тут вон сколько вопросов без ответов осталось. Пришлось их подбадривать, говорить, что вот сама я, к примеру, даже не задумалась о том, что нужно такие знакомства проверить. Кажется, успокоила.

– А их правда могут в тюрьму посадить? – вдруг выпалил Прохор, указывая на приятелей.

За что получил кулаком в бок от сидящего рядом с ним на диване Васьки. Степан же просто отвел глаза и сделал вид, будто рассматривает корешки книг в шкафу. А мне пришлось задуматься над ответом. Похоже, что Василий и Степан расписали свои подвиги на ниве сыска самыми яркими красками. И возможность оказаться в тюрьме выглядела для них едва ли не как награда за те подвиги. И как тут ответить, чтобы задор их сыщицкий не сбить и не поощрить на глупости разные?

– Если узнают про некоторые незаконные детали розыска, что они проводили, то могут и в тюрьму определить, – осторожно начала я. – Но я надеюсь, что этого не произойдет. Ведь для важного и доброго дела они закон нарушали и покуда ничего серьезного в этом плане не сотворили. А вот на допросе им, скорее всего, побывать доведется. Хорошо хоть адвокат пока за них вступился. Так что, может, до родителей дело и не дойдет.

Высказанная мною угроза разоблачения перед родителями, о которой молодые люди, похоже, подзабыли, подействовала верным образом – мои сыщики притихли. Родительский гнев им казался пострашней тюрьмы. Я постаралась направить их пыл в правильное и безопасное русло, велела побольше узнать про того господина, что обедал с Пискаревым и вел с ним тайные (а то какие же еще!) беседы. Если разрешит отец Прохора, так нужно будет расспросить официантов и другую обслугу в трактире. А еще извозчиков, из числа тех, кто постоянно к трактиру подъезжает. И велела передать отцу Прохора благодарность от адвоката человека, безвинно обвиняемого в том убийстве. А еще попросила новые планы обсуждать для начала со мной, чтобы мы не помешали вдруг друг дружке.

Проводив тайных агентов и сыщиков, я наконец достала из кармана неожиданно там обнаруженный листочек. В нем без обращений и предисловий были записаны приметы неназванного человека. И они совпадали с теми, что только что изложил Прохор Антипов.

День в отношении сыска выдался насыщенным встречами. Ближе к вечеру нас навестил и господин Широков, предварительно испросив разрешения по телефону.

Маменька на этот раз не стала оставлять нас для беседы тет-а-тет, да и никто не был против ее присутствия.

– Ну-с, поскольку мои новости возможно изложить коротко, то, может, с них и начнем? – предложил Осип Иванович.

– Возражений нет, господин адвокат, – приняла я его иронично-серьезной тон. – Излагайте.

– Излагать начнем вот с чего. Я не стал ждать возможности встретиться со следователем, а сам сходил в дом, где ранее проживал господин Пискарев. Рассудил, что без дворника осмотр чердака состояться не мог. Взял и разговорил человека, расспросил его, что да как происходило. Он видел и как окурки нашли, и вместе с сыщиками на крышу вылазил.

– Это хорошо, что они не поленились крышу осмотреть. Что на чердаке будет найдено, я и так знала, а на крыше не была, хоть и очень хотелось.

– Вот и слава богу, что хоть на крышу не полезла, – сказала маменька. – Этого еще не хватало.

– Так вот, на крыше, – продолжил Осип Иванович, – была найдена вещь, благодаря которой преступники не оставили следов под тем слуховым окном, через которое они влезли на чердак.

– Видимо, доска какая-то?

– Совершенно верно. Но не какая-то доска, а, по сути, настоящий трап. К той доске были прибиты перекладины, так что спускаться и подниматься по ней было вполне удобно. Я не стал спрашивать, для какой она надобности оказалась на крыше, потому что это неважно. Много важнее то, что у нас появился сильный аргумент в защиту Михаила Юрьевича. Следователь – мы с ним уже сегодня переговорили – так и сказал мне: «Господин Плевако [50]с такими фактами в руках разгромил бы наши обвинения в пух и прах! Одна надежда, что вы еще не Плевако!» Полагаю, что это была шутка. Но то, что на чердаке происходили некие события, о которых свидетельствуют разнообразные улики, заставит следствие отрабатывать и прочие версии, искать иного преступника, помимо Михаила, – и это уже неоспоримо. Да и в суде эта карта будет полагаться козырной! Одно плохо, у меня создалось впечатление, что следствие с двойным усердием принялось искать доказательства вины Михаила по второму эпизоду.