Родион Белецкий - Рыцарь идет по следу!

Ева, оглядевшись по сторонам, повысила голос:

– У кого ручка черная есть, я спрашиваю?

Катапотов сделал вид, что чинит свой мобильный. Остальные опустили глаза долу.

– Я что, одна в классе?! – не унималась Ева. – А, ну тогда, однокласснички, скажу сейчас, что я обо всех о вас думаю…

Ева набрала в легкие воздуха. Алла Мирославская, сидевшая в соседнем ряду, зажмурилась. Возможно, она не хотела узнавать о себе ничего лишнего.

Рома не дал Еве продолжить. Он быстро протянул ей ручку. Синюю ручку. Другой у него не было.

– На, возьми, у меня еще есть.

Ева не ожидала такого поворота. Она смерила Рому презрительным взглядом и сказала:

– Себе оставь.

В этот момент в класс вошла Калина. Помимо танцев она преподавала английский язык.

– Hi, everyone, – звонко приветствовала она учеников.

– Good day, – ответил нестройный хор голосов.

Дверь на тугой пружине открывалась с трудом. Рома и Юрик вошли в мужской туалет. Народу здесь было, как в метро в час пик. Кто-то играл с приставкой, кто-то читал, а Катапотов пробовал курить, пуская дым по стене. Правда, при появлении Ромы и Юрика он, думая, что входят учителя, спрятал сигарету в карман. Не смог ее быстро вытащить и заплясал на месте, хлопая себя по ноге, пытаясь затушить сигарету уже в кармане. Никто не обратил на Катапотова внимания. Такое здесь часто случалось. Учителя редко заглядывали в школьный туалет, поэтому для школьников уборная стала чем-то вроде клуба. Здесь можно было спокойно поговорить обо всем на свете.

Самое уютное место было напротив умывальников. Если сесть на широкий подоконник, спиной к простенку, можно участвовать в разговоре и одновременно видеть в окно весь школьный двор, да еще и через дверь в туалет наблюдать за теми, кто входит.

Место на подоконнике было свободно, и Рома немедленно забрался на него, потрогав пальцем островок с отлетевшей плиткой. Пятно засохшего бетона напоминало карту России.

– Ты заметил? – спросил он подошедшего Юрика.

– Что заметил?

– Посмотри на наших, – сказал Рома.

Юрик оглянулся. Иоффе, поставив ногу на унитаз, внимательно читал книгу философа Шопенгауэра. Он всегда бежал впереди школьной программы. (Иоффе, не Шопенгауэр.) Сенин сжимал и разжимал кистевой эспандер, а Рогов спокойно ел коржик с маком. Ничто не могло испортить ему аппетит.

– Ничего не замечаешь? – спросил Рома Юрика.

– Нет.

– Все наши теперь рюкзаки и сумки в классе не оставляют. С собой носят. И мы с тобой тоже, между прочим.

Юрик посмотрел на сумку, которая висела у него на плече.

– Да ну его, – сказал он, морщась, – еще пропадет чего-нибудь. У меня там телефон. Ты вон тоже рюкзак с собой взял. Испугался?

– А я ничего и не говорю. Я тоже боюсь, что могут украсть.

Роме не нравилось бояться. Он захотел сказать это Юрику, но не успел, потому что в этот момент дверь туалета распахнулась. На пороге стояла Ева Иванова.

Катапотов снова дернулся от страха и засунул зажженную сигарету целиком в рот. Обжег язык и с воплем бросился к умывальнику, пить холодную воду.

– Эй! Здесь мужской туалет! – возмутился Веролоев.

– Черкизов, – сказала Ева Роме, – нам нужно поговорить.

Ева развернулась и пошла прочь. Рома спрыгнул с подоконника.

– Не ходи, – сказал Юрик, – это опасно.

– Почему? – не понял Рома.

– Это какой-то заговор.

Рома усмехнулся:

– Да ладно тебе!

Юрик не унимался:

– Она тебя во все это… вмешает, и окажется, что ты тоже виноват.

– И как она это сделает?

– Не знаю, но сделает обязательно.

Рома махнул рукой и пошел за Евой. Юрик решительно направился вслед за другом.

– Она мне не нравится, – сказал Юрик по дороге.

Рома подумал, что ему, как раз наоборот, Ева нравится все больше и больше.

Ева привела Рому все на то же школьное крыльцо. Она недовольно посмотрела на Юрика.

– А он зачем?

Рома оглянулся. Юрик, оказывается, пришел за ним и теперь стоял, сложив руки на груди, как Ромин телохранитель.

– Он мой друг. У меня от него секретов нет.

– Хорошо, – Ева на секунду замолчала, собираясь с мыслями. – Это не я часы украла. Правда. Ты мне веришь?

– Верю, – ответил Рома искренне.

– Я видела, что вы за Мицкевичем следили.

– А что, заметно было? – удивился Рома.

– Не знаю, как другим, а мне заметно.

Рома с Юриком переглянулись.

– Надо было по очереди следить, – сказал Юрик. – Видишь, не только Катапотов это понял.

Ева Иванова неожиданно взяла Рому за руку. Того словно током ударило. Но руку убирать не захотелось.

– Помоги мне, пожалуйста.

– Мы, между прочим, вместе работаем, – подал Юрик со стороны свой голос.

– Помогите мне, – попросила Ева, по-прежнему глядя Роме в глаза. – Найдите того, кто ворует. Пожалуйста.

– Ладно, я найду, – отозвался зачарованный Рома.

– Найдем, – поправил Юрик.

– Да, мы найдем, – пообещал Рома.

– Спасибо.

Ева сжала Ромину руку и убежала в школу.

Тут Рома понял, что он больше не любит Аллу Мирославскую, а любит теперь Еву Иванову.

Те, кто учился в театральном классе, могли наблюдать противостояние Нянькина и Макара Семеновича по кличке Борода. Педагоги никогда не соглашались друг с другом. И если, например, они вдвоем оказались бы на «Титанике» и Нянькин полез в спасательную шлюпку, Макар Семенович остался бы на тонущем корабле. Принципиально. Даже если в шлюпке имелось бы свободное место.

Борода репетировал больше с новенькими, а Нянькин жаловал так называемых стареньких. Макар Семенович декларировал, что театр – это дело соборное, коллективное. Нянькин пестовал индивидуальности. Макар Семенович рассказывал про театр прошлого, чуть что вспоминал классиков. Нянькин, напротив, считал, что театр должен быть современным, модным. Нянькин взялся ставить рэп-мюзикл «Легенда об Осирисе», а Макар Семенович объявил, что начинает репетиции спектакля с длинным названием «Легенда об отважном рыцаре Диего и его прекрасных дамах». От одного названия у школьников сводило скулы.

Макар Семенович поймал Рому в коридоре. В тот момент, когда Рома собирался откусить ровно половину от глазированного сырка. Он всегда ел глазированные сырки в два укуса. Но тут бородатое лицо педагога возникло и закачалось прямо перед его носом. От неожиданности Рома сильно сдавил блестящую обертку, сырок выскользнул из рук, как выскальзывает отважная рыбка из рук слишком уверенного в себе рыбака.

Рома поглядывал на лежащий на паркете сырок, размышляя, поднимать или не поднимать, а Макар Семенович уже говорил, быстро-быстро, брызгая слюной, преодолевая букву «п».

– …Это будет спектакль по песням трубадуров, про рыцаря, который отправился в Крестовый поход, храня верность Прекрасной Даме… И тебе, Рома, я хотел бы поручить главную роль.