Валерий Роньшин - Тайна прошлогоднего снега

Короче, мы прилетели в Америку. И сели.

Ну, об Америке все вы, конечно, слышали, поэтому не буду о ней особо распространяться, скажу лишь несколько слов. В Америке живут американцы, они все время говорят «окей», кла­дут ноги на стол, жуют жевательную резинку, пьют кока-колу ну и тэ дэ, и тэ пэ. А знаете, по­чему американцы самые богатые в мире? Потому что умеют деньги зарабатывать. Купят, напри­мер, у французов картину Ван Гога (это такой художник крутой, жил в девятнадцатом веке) за пять миллионов долларов, а французам запустят в кинопрокат «Человека-улитку» (это такой ки­ношный супергерой) и получат за это шесть мил­лионов долларов. В результате у американцев картина Ван Гога и один миллион дохода, а у французов ни Ван Гога, ни денег. Прикольно, да? А еще у американцев есть свобода. Эта такая здоровенная статуя тетеньки с факелом в руке, она в нью-йоркском порту стоит.

К слову сказать, мы с Молодцовым как раз в Нью-Йорк и прилетели. Поздно ночью.

— Григорий Евграфыч, а где мы сегодня бу­дем спать? — спросила я, когда мы приземли­лись.

— Спать мы сегодня не будем, — ответил Су­перопер.

— А что мы будем делать?

— Проводить экспресс-расследование. Яс­ненько?

— Ясненько.

— Тогда вперед!

— Куда вперед?

— В Чикаго!

И вот мы вскочили в поезд-экспресс и — чик-чик-чик-чик, чик-чик-чик-чик — помчались в Чикаго.

Когда мы туда примчались, Суперопер потя­нул носом.

— Похоже, в этом деле замешана русская ма­фия.

— С чего вы это взяли, Григорий Евграфыч?

— Русским борщом пахнет.

Я принюхалась. И точно — пахло наваристым борщиком со сметанкой… Я сглотнула слюнки:

— Григорий Евграфыч, а что мы сегодня бу­дем есть?

— Есть мы сегодня не будем. Ясненько?!

— Ясненько, — вздохнула я. — Мы будем продолжать наше экспресс-расследование.

— Так точно!

И мы снова вскочили в экспресс — на сей раз автобус — и помчались туда, где звезд больше, чем на небе. Догадываетесь куда?.. Правильно, в Голливуд.

В Голливуде мы сняли номер в отеле «Хил­тон», вскочили в лифт и понеслись на сто второй этаж.

— Дальше я пойду по следу один, — сказал Молодцов. — Ясненько?!

— Не ясненько, — ответила я. — Почему?

— Пока мы шли по следу русской мафии, на твой след вышел карлик Большаков. Поэтому слушай мои инструкции… — И Суперопер выдал мне инструкции — почти такие же, какие недав­но выдал Володька: — Из номера не выходить, на телефонные звонки не отвечать, мобильник не включать…

— Григорий Евграфыч, мне б три звоночка сделать, — заканючила я, только сейчас вспом­нив, что оставила бедного Воробья на «секундоч­ку», да и родичам не мешало бы звянкуть-брякнуть в их Тимбукту и Катманду.

Но Суперопер был непреклонен.

— Отставить звоночки! Карлик Большаков может запеленговать твой мобильник. К тому же завтра мы уже возвращаемся в Россию.

— Завтра?! Но вы же только начали свои рас­следования…

— И уже почти закончил. Не забывай, что это экспресс -расследования.

— Круто! Я даже и не заметила, когда вы все успели расследовать.

— На то я и Суперопер, — подмигнул мне Суперопер и протянул тысячедолларовую купю­ру. — Держи на мороженое.

— Да не надо, Георгий Евграфыч, — начала я отказываться, — мне деньги не нужны.

— Держи, держи, деньги всем нужны.

С этими словами, Молодцов выскочил из но­мера, вскочил в лифт и умчался неведомо куда. А я от не фиг делать включила телик. И кого же я увидела на экране?! Афиногену Смертолюбову! Она была все в том же своем кладбищенском ре­пертуаре:

— В смерти есть что-то величественное. Нет ничего лучше смерти…

— И вы не боитесь умереть? — спрашивала ее тележурналистка.

— Не только не боюсь, а с нетерпением жду этого захватывающего путешествия в смерть.

Ну и так далее.

Я уже хотела переключить канал, как вдруг обратила внмание на одну странность. И Афиногена Смертолюбова, и тележурналистка сидели… в моем в номере. Да, да, на экране был точнехонько мой номер — вон кровать, вон дверь в ванную, вон телик, по которому показывают ин­тервью…

Только меня самой в номере не было. Как же такое может быть? И тут же я поняла — как. Да очень просто! Смертолюбова давала ин­тервью в номере отеля «Хилтон». Номера-то в отеле стандартные…

На всякий пожарный я все же звякнула на ресепшн (это где портье сидит).

— Гуд монинг, — сказала я.

— Монинг, — ответил портье.

— Плиз… э-э… блин… как же это по-англий­ски…

— Вы можете говорить по-русски, — отклик­нулся портье на чистейшем русском. — Я рус­ский эмигрант. Из Пскова.

— Класс! — обрадовалась я. — Это вам звонят из 1023-го номера. Скажите, а художница Смертолюбова давно останавливалась в «Хилтоне»?

— Она и сейчас здесь, — последовал ответ.

— А в каком номере, не подскажете?

— Как раз под вашим, в 1013-м.

Ну надо же! Пару дней назад в России я жила в ее мастерской, а сейчас она в Америке живет этажом ниже меня. Чего только в жизни не слу­чается!.. Я мимоходом глянула на экран и не по­верила своим глазам, потому что рядом со Смертолюбовой я увидела… Каннибалова.

Я его сразу узнала, да и как было не узнать такого мачо. Он был все в той же полувоенной камуфляжке и в тех же горных ботинках. Выхо­дит, Каннибалов существует не только в вирту­альном мире, но и в реальном. Да, но что он делает в номере Володькиной троюродной тетуш­ки?

Прямо загадка на загадке и загадкой погоняет.

В этот момент за окнами моего номера поя­вилась специальная корзина, в которой стоял мойщик окон. Он собирался приступить к рабо­те. Это был тип с кучерявыми волосами и пухлы­ми губами.

Негр, короче. И меня с ходу осенила блестящая идея.

— Гуд монинг, — сказала я негру-мойщику, открыв окно и нацепив улыбку на 100 долларов (не забывайте, это же была Америка).

— Монинг, — улыбнулся он мне в ответ, сверкнув белоснежными зубами.

— Плиз… э-э… гив ми е… — начала я излагать свою просьбу по-английски, ну и, конечно же, запуталась. — Бли-и-н!..

И опять мой «блин» меня выручил.

— Вы можете говорить по-русски, — сказал мойщик, — я русский эмигрант. Из Вологды.

— Так вы же негр!

— А что, в России нет негров?

— Да вообще-то есть, — припомнила я. — А как вас зовут?

— Кеша, — ответил негр.

— Послушайте, Кеша, а вы не могли бы одол­жить мне свою корзинку?

— Это не корзинка, а «люлька».

— Ну «люльку»… Дайте мне ее на часок.

— А зачем? — подозрительно смотрел он на меня.

— А я любительница острых ощущений. Никогда, знаете ли, еще не висела на высоте сто-второго этажа.

— Нам по инструкции не положено… — за­мялся негр Кеша.

Но я-то знала, как неположенное превратить в положенное, и, недолго думая, протянула Кеше молодцовскую тыщу баксов. И сразу же все стало положено, поставлено, посажено и пове­шено.