Мария Грипе - Навозный жук летает в сумерках…

Фру Йорансон повесила трубку, и Юнас осторожно убрал микрофон. Наступила тишина. Фру Йорансон все стояла у окна и смотрела в темноту. Казалось, она смотрит прямо на Юнаса.

Давид и Анника затаили дыхание. Неужели заметила?

Фру Йорансон подошла к окну и перегнулась через подоконник. Было так тихо, что ребята почти слышали ее дыхание. Шли секунды, они казались вечностью. Фру Йорансон насторожилась. Неужели что-то услышала?

Но похоже, она просто решила подышать вечерним воздухом. В ее движениях не было никакой настороженности. Она посмотрела на небо и стала закрывать окно. Ребята услышали, как она крикнула кому-то в комнате:

— Ну и когда ты уезжаешь?

Окно захлопнулось, и Юнас забормотал в микрофон:

— Да, дорогие слушатели, нам помешал шум поезда, проследовавшего в южном направлении. Вы сами слышите, в каких сложных обстоятельствах нам приходится вести этот репортаж. Но окно закрыто, и скоро тьма и тишина снова окутают Селандерское поместье. Итак, наш репортаж подходит к концу, но некоторые вопросы так и остались без ответа. Узнаем ли мы когда-нибудь, что произошло сегодня вечером в стенах этого дома? Кому принадлежала загадочная тень? Не побоимся высказать небольшое предположение. А что, если это тот же самый человек, который совсем недавно плыл на лодке через речку Рингарюд? Простуженный лодочник.

Юнас выключил магнитофон и слез с дерева.

Анника молча протянула ему сандалию. Хотя воздух не был холодным, по спине у нее пробежали мурашки, и она вздрогнула.

— Как странно, — сказала она, — потянуло холодом…

Юнас и Давид ничего не ответили. Юнас снова занялся магнитофоном, а Давид стоял с отсутствующим видом. В его глазах появилось какое-то странное выражение.

— Что такое? Давид, что случилось?

Давид как-то поежился, но ответил, что все в порядке.

— Ты права, действительно похолодало.

Он, кажется, пришел в себя. Анника тоже успокоилась и напомнила Юнасу, что пора домой.

— Подожди секунду, — Юнас выключил магнитофон. Это был его первый репортаж, и он хотел записать все. День удался.

Они молча покинули Селандерское поместье.

Давид не спешил домой. Ему хотелось побыть одному. Расставшись с Юнасом и Анникой, он пошел через лес.

Обычно, если он не успевал как следует разобраться в происходящем и привести в порядок собственные мысли, все шло наперекосяк. А ведь многие вполне без этого обходятся. Некоторые считали, что Давид выпендривается или слегка не в себе, но Юнас и Анника понимали, что он просто хочет побыть один.

Давид рассмеялся. Ну и Юнас! Ну и воображение! Придет же такое в голову! Какой-то мужичок в лодке, наверняка ничем не примечательный, вдруг превратился в самого подозрительного типа на свете, в «загадочного кашляющего человека». Правда, главное, наверное, что Юнас нашел применение своему магнитофону.

Какой чудесный вечер! Теплый, тихий и лунный. Давид вспомнил свой сон. Он не думал о нем ни днем, ни даже утром, когда проснулся. Вспомнил только у реки: в ту минуту он почему-то точно знал, что где-то здесь есть тропинка, хотя в тех местах был впервые. Раньше с ним такого никогда не случалось. Быть может, это все-таки вещий сон? Но что он означает?

Казалось, он увидел что-то запретное. Как будто во сне побывал там, где не следует. Пробрался туда, где висит табличка: «Посторонним вход запрещен».

Но кто может запретить ему видеть сны?

Давид шел куда глаза глядят. В такое время ночи лес был прекрасен — посеребренный, с блестящими полянами.

Отец, наверное, был еще в церкви. Он всегда возвращался поздно, когда работал с пастором Линдротом. Они обсуждали музыку для хоровой сюиты, которую сочинял отец. Конечно, Линдрот немного несобранный, но с ним всегда весело, потому что он всем интересуется и умеет думать. И не говорит ерунды, как некоторые священники.

Возвращаясь, Давид редко заставал отца дома, там всегда было тихо. Давида никто не ждал. Когда-то он из-за этого расстраивался, но теперь привык, и ему даже нравилось. Мать ушла от них очень давно. Давид про нее больше не спрашивал, а отец никогда о ней не вспоминал. Она как будто умерла. Но Давиду это было уже безразлично. Он больше не переживал. Хватит… Порой ему даже казалось, что мамы у него никогда и не было.

Как тихо в лесу! Давид шел осторожно, чтобы никого не спугнуть. Но вдруг впереди раздался какой-то треск. Давид в ужасе остановился. Неужели он разбудил лося?

Но ему навстречу шел человек. В лесу, посреди ночи. Сердце Давида тревожно застучало.

Лица человека Давид не видел, но вскоре догадался, что это старик Натте. Бояться было нечего, Натте, как всегда, был пьян, правда, обычно Давид все же старался его избегать — выпив, Натте имел обыкновение задираться.

Но сейчас отступать было некуда. Натте заметил Давида. Он шел, шатаясь, прямо на него и злобно рычал:

— Кто тут шастает по лесу? А ну, поди сюда, дайка на тебя взглянуть!

— Здравствуйте, Натте, это я — Давид!

Натте остановился и потряс бутылкой, которую держал в руке, — проверить, не осталось ли чего.

— Это я, Давид, вы меня знаете, — повторил Давид и шагнул вперед.

— Нет, не знаю.

— Я живу на другом конце деревни… Давид Стенфельдт. Мы с вами несколько раз виделись…

— Заткнись! — перебил его Натте. — Из-за тебя мне не слышно, сколько осталось в бутылке.

Давид хотел побыстрее уйти.

— До свидания, Натте, я пошел спать.

— Только попробуй, сукин сын! Я с тобой буду говорить! Что ты тут делаешь?

— Просто гуляю…

Они стояли друг против друга. Натте открутил крышку, поднес бутылку ко рту и, пока пил, не сводил с Давида недоверчивого взгляда. Он еле держался на ногах и опустился на пень.

— И на Лобном месте не оставят в покое! — сказал он.

— Я не хотел вам мешать…

— А помешал. И сейчас я буду с тобой говорить!

Давид огляделся. Что ему надо?

— А правда, что раньше здесь была виселица? — поинтересовался он — просто так, чтобы что-то сказать.

Натте уставился на него.

— Так, по-твоему, мы знакомы? — с недоверием спросил он.

— Да, несколько раз виделись.

— Что-то не припомню.

— Ничего не поделаешь, — Давид начинал раздражаться. С какой стати он должен это выслушивать? Конечно, жаль старика, но разве он не сам виноват?

— Иди ты к черту! Придется тебе меня выслушать, потому что я буду с тобой говорить!

— Это срочно?

— Посмотрите, какой наглец! Если я сказал, что хочу с тобой говорить, значит, срочно! Понятно?

— Понятно.

— Где ты был сегодня вечером?

— Мы просто гуляли по деревне.

— Где это по деревне?

— Просто бродили.

— Кто это «мы»?

Прямо допрос какой-то. Давид не знал, как положить этому конец. Разговор совершенно бессмысленный, ну какое Натте до этого дело? Но лучше, наверное, все-таки ответить.