Валерий Роньшин - Тайна одноглазой «Джоконды»

«Бедняга», – подумала я о Чмонине. Конечно, он был маленько долбанутый, но все равно жаль человека. По существу, ведь капитан из-за меня погиб.

– Когда это случилось, – сказал Володька, – я сразу понял, что ты мне по телефону правду говорила.

– Эх, Воробей, Воробей, – вздохнула я. – Тебе давным-давно уже пора понять – я всегда правду говорю. Просто правда не всегда бывает правдоподобной.

Володька поудобнее устроился на диване.

– Ну давай выкладывай: что тут за чудеса творятся?!

Я рассказала ему обо всех своих приключениях. Начиная от Немухина и кончая «Джокондой».

– Потрясная история, – сказал Воробей, выслушав мой рассказ. – Ты, Мухина, как всегда, в своем репертуаре. Исчезнувший труп, черное пятно… – Он замолчал, что-то обдумывая. – Слушай, а ты к врачу-то ходила?

Я отрицательно помотала головой.

– Ну ты даешь! Вроде умная девчонка, а ведешь себя как дура. Тебе надо срочно идти к врачу.

– К какому еще врачу?! Ты что, Воробей, наших врачей не знаешь?! Забыл, как твой сосед ходил к зубному, а тот ему вместо больного зуба два здоровых вырвал!..

– Угомонись, Мухина, – поморщился Володька.

Но я не угомонилась.

– И по ящику передача была: одной женщине аппендицит вырезали, а когда наркоз давать стали, баллоны перепутали: вместо кислорода дали углекислый газ. Помнишь? Вместе же смотрели.

– Угу, – поддакнул Воробей, думая о своем. – Знаешь что, Мухина, расскажи все с самого начала. И постарайся не пропустить ни одной детали.

Я начала заново.

– Постой, постой, – перебил меня Володька, когда я дошла до убийства в ночном клубе. – Получается, Лола выстрелила в Немухина, а через минуту приехали оперативники. Не слишком ли быстро они появились? Выходит, их вызвали еще до того, как произошло убийство.

– Верно, Воробей! – воскликнула я. – А как ты считаешь, почему все посетители клуба сказали, что это я совершила убийство?!

Володька подумал-подумал и выдал:

– Да потому что все они – сообщники убийцы!

– Ну нет, Воробей.

– Не «нет», а «да»! Я недавно читал детективчик, там одного типа в поезде грохнули. А в конце оказалось, что все пассажиры в вагоне – убийцы! Они специально взяли билеты в вагон, где ехала их жертва. Похоже, в клубе «Какаду» была точно такая же ситуация. Там большой зал?

– Да не особенно.

– Сколько столиков?

– Штук двадцать.

– Двадцать столиков, за каждым, в среднем, по два человека. Это будет… – стал мысленно перемножать Володька. – Это будет сорок человек. Не так уж и много. В общем, налицо явная подстава.

– Какая еще подстава?

– Тебя подставили, Мухина, в ночном клубе.

– Охо-хо, – вздохнула я. – Не жизнь, а сплошная чернуха. Неужели мы когда-нибудь разгадаем все эти загадки, а, Воробей?!

– Разгадаем, Мухина. Настоящий сыщик, получив минимум информации, всегда сумеет домыслить остальное. Просто когда ты рассказываешь, все ниточки собираются в один клубок. А надо каждую ниточку рассматривать по отдельности. Возможно, они между собой вовсе и не связаны. И те, кто убил Чмонина, не знают о тех, кто подложил бомбы в купе и гостинице. А звонок Смерти и вся история с «Джокондой» – это уже третья ниточка, не имеющая ничего общего с двумя первыми…

– Тогда убийство Немухина – это четвертая ниточка.

– Правильно, Мухина. Видишь, не так уж все и запутано. Всего-навсего четыре ниточки. Но я думаю, пока нам надо потянуть за самую опасную нитку. За ту, что связана с черным пятном у тебя на плече.

– Ох уж мне это черное пятно…

– Давай для начала сходим в Эрмитаж. Узнаем, есть в зрачке «Джоконды» пластилин или нет.

– Как мы узнаем, если к картине ближе чем на три метра не подпускают?!

– Элементарно, Мухина. У тети Моти должен быть театральный бинокль. Она же театралка.

– Ты гений, Воробей! – Я мигом притащила бинокль, который лежал в ящике стола вместе с ножницами и лупой.

Володька бодро вскочил с дивана:

– Двигаем в Эрмитаж!

– Что, прямо сейчас?!

– Нет, через сто пятьдесят лет! Раз я здесь, Мухина, пора браться за дело. О'кей?!

– О'кей! – весело ответила я.

И мы отправились в Эрмитаж.

По дороге Володька рассказал, каким образом он проник в запертую квартиру. Оказывается, у него был ключ, который тетя Мотя дала ему еще в прошлом году.

В Эрмитаже Воробей забрал у меня записку Глеба Борисыча (в записке было сказано: «Прошу пропустить без очереди. Г.П.») и, показав ее билетеру, прошел в Синий зал.

А я с нетерпением стала ждать его у выхода.

– Ну что?! – схватила я Володьку за руку, лишь только он появился в коридоре.

– Тебе показалось, Мухина. Нет там никакой зеленой крапинки.

– Как нет? – растерялась я. – Не может быть.

– Может, Эммочка, может. – Воробей ехидно улыбался.

– Наврал, да?!

– Не наврал, а пошутил.

Я так разозлилась, что чуть было опять не заехала ему под дых.

– Тоже мне, шутник выискался.

Володька сделал невинное лицо.

– Я тебя не понимаю, Мухина. Где твое чувство юмора?

– Чувство юмора, – сердито пробурчала я. – Когда со всех сторон наезжают, тут уж не до юмора.

– Не злись, Эмка, – примирительно сказал Воробей. – Пошли лучше по гамбургеру слопаем. Я угощаю.

Мы зашли в небольшую кафешку при Эрмитаже.

– Значит так, Мухина, – вполголоса заговорил Володька, когда мы уселись за столик в углу, – видел я в зрачке у Моны Лизы зеленую точку. Отлично в бинокль разглядел. Но если б не знал, что она там, ни за что бы не заметил.

Я задумчиво подула на свой кофе.

– Выходит, кто-то поменял «Джоконд» местами.

– Допустим, этот кто-то знал, что в спальне у тети Моти висит отличная копия «Джоконды», – начал развивать мою мысль Воробей. – Так же допустим, что ему удалось ловко подменить одну картину другой. Хотя я не представляю, как это можно сделать средь бела дня да при такой охране. Ну допустим, ему удалось. Но зачем оригинал тащить в квартиру тети Моти и вешать на стену?.. Вот этого я никак не могу понять.

– А кто еще, кроме Перепелкина, мог знать, что у Матильды Эрнестовны есть «Джоконда»?

Володька перестал жевать и задумался.

– Да, пожалуй, никто… Слушай, а ты во сколько в Эрмитаж пошла?

– Точно не помню.

– Постарайся вспомнить.

Я напрягла память.

– Значит так. Когда я пришла в музей, Глеб Борисыч сказал, что до открытия выставки целый час. Выставка открылась в одиннадцать. От дома тети Моти до Эрмитажа идти минут десять. Выходит, я вышла из квартиры где-то без десяти десять.

– А вернулась обратно ровно в двенадцать, – подхватил Воробей. – Я пришел с вокзала в полдвенадцатого. Получается, картину подменили между десятью и половиной двенадцатого, пока в квартире никого не было.