Вячеслав Имшенецкий - Секрет лабиринта Гаусса

Расстелили телогрейку и стали закатывать на неё Вислоухого. Он застонал, открыл глаза и стал умолять, чтоб его не бросали. Увидел низко летящих ворон и запричитал:

— Я буду вашим рабом, не оставляйте, я не хочу, чтоб меня расклевали вороны.

Не обращая внимания на всхлипывания, потащили Вислоухого наверх. Напрягались до предела, со страхом поглядывая на зарю. Стоит сейчас взойти солнцу, и Костоедов своими злыми глазами разглядит крохотные фигурки на горизонте.

Выдохлись на вершине вала. Вислоухий пробовал ползти, но руки разъезжались. Тогда его обмотали верёвкой и потащили на буксире. С вершины вала скатили, словно мешок с картошкой. И как по сигналу из-за горизонта сразу брызнули ослепительные лучи солнца.

Петька снял с Вислоухого верёвки и смотал их себе на пояс, чтоб освободить руки от мешка. Вислоухого накрыли телогрейкой и сели отдыхать.

Здесь, за холмистым валом, степь была веселее.

Виднелись высокие цветы и островки небольших кустиков. Золотыми разливами колыхался ковыль. Кое-где зелёными горбами поднимались курганы.

Петька, косясь на Вислоухого, вынул берестяную карту, стрелку от компаса, иголку. С Тимкой они быстро наметили маршрут.

Шурка сидел рядом с Таней. Они рассматривали лицо Вислоухого: синие губы, глаза заплыли.

— Как очухается, надобно его спросить, где у него болит. Может, нутренность какая отлетела. В трещину-то он шмякнулся свысока. Если нутренность с места сошла — пиши пропало. Пятаки заказывай.

— Какие, Шурка, пятаки?

— Обнаковённые. Покойникам на глаза ложат.

— Зачем, Шурка?

— У кого нутренность отлетела, у того глаза не закрываются.

— Шурка, откуда ты знаешь?

— Раньше моя бабка всех покойников на Байкале обряжала. А дед мой умеет всякую хворь выгонять из человека. Вислоухий зашевелил губами и, застонал.

— Где болит у тебя? — спросила Таня.

Левой рукой он показал на поясницу.

Подошли Шурка, Петька и Тимка.

— Сейчас посмотрим.

Петька отвёл Таню в сторону и прошептал:

— Заберись на бугор и следи, чтоб к нам никто не подкрался.

Таня ушла, и ребята занялись Вислоухим, Сняли куртку, подняли толстую рубаху. Позвоночник был целый, но вдоль него шли неприятные шишки. Они были твёрдые, словно камни. Шурка, нисколько не боясь, пощупал каждую из них. И забывшись, голосом своей бабки сказал:

— Лечение тебе, милок, обойдётся в копеечку, дело тута сурьезное.

— В шишках гной? — спросил Петька.

— Ничего там нету. От простуды такое, нужно поясницу топтать.

— Как топтать?

— Обноковенно, ногами. А потом распарку прикладывать.

Таня лежала, спрятавшись в траве, и наблюдала за степью, но разговор мальчишек слышала. Не поворачивая головы, сказала:

— Шурка, а если у него не простуда, а почки.

— Что у такого кабана может быть! Какие — такие почки?

Тимка о таком лечении тоже знал, потому что молча стал помогать Шурке. Вислоухого положили на живот, к рукам привязали верёвки. Шурка сбросил обувь и голыми пятками стал отплясывать на широкой спине Вислоухого немыслимую чечётку. Тот застонал, задёргался. Петька с Тимкой натянули верёвки. Как деревянные колотушки, стучали пятки по болезненным шишкам. Вислоухий от боли стонать уже не мог, он мычал. Но Шурка вошёл в азарт и, выбивая чечётку, кажется, ничего не слышал. Дёргались верёвки. Стучали пятки. Пыхтел Шурка. Наконец, Вислоухий завопил, и сразу ослабли верёвки, Шурка спрыгнул. Посмотрел на закрытые глаза, на отвисшие губы и спокойно сказал:

— Ничего, очухается, будет как новый.

Вислоухого накрыли телогрейкой, своими куртками, оставили возле него Петьку и пошли искать воду.

Петька, оставшись один, сбегал к высоким кустам, срезал пучок ровных веток и стал готовить стрелы. Он строгал и поглядывал в степь, в ту сторону, где осталось Жаргино.

«Почему Костоедов решил с нами расправиться?» — думал Петька. — Ведь поверил. Карту дал. Снаряжение стал готовить. И вдруг такое. Что он мог заметить?»

И тут Петька вспомнил, что в сарае, когда они лежали на нарах, Шурка говорил о Костоедове. Петька заёрзал на месте и стал ругать себя. Как он, Петька, не догадался тогда, что старик может их подслушать. Петька вспомнил, как Костоедов молился на огонь, как на груди у него раскачивался тяжёлый золотой крест.

Послышались голоса. Петька оглянулся. Шурка с Таней, осторожно взявшись за железную дужку, несли котелок. Тимка шёл сзади. По его глазам было видно, что он раздобыл пищу.

Между курганами им попалось болотце, заросшее камышом. В лужах с рыжей водой Тимка обнаружил малявок. Маленьких, с палец длиной, рыбок. Сумели наловить их почти полный котелок. Воду из котелка отпил Петька. Вислоухий пришёл в сознание. Дали попить ему. Поила его Таня. Одна рыбка резко вильнула хвостиком, вылетела из котелка и попала прямо в рот Вислоухому. Он её тут же проглотил.

— Лежи, дядя, выздоравливай, — сказал Петька, — а вечером пойдём, когда не жарко будет.

Развели небольшой костерчик. И стали варить рыбу. Тимка достал из мешка горсть корешков, бросил в котелок и тщательно размешал.

Таня отвела Петьку в сторону, спросила:

— Почему ты решил идти вечером, а не сейчас?

Вислоухий уже двумя ногами запросто шевелит, я сама видела.

— Днём может увидеть Костоедов. Пожарище начнёт разгребать, ничего не заметит и бросится в погоню.

— У него же нога больная.

— Он, гад белогвардейский, и на больной ноге побежит, и стрелять будет издали. И этот, — Петька кивнул в сторону Вислоухого, — увидит Костоедова, сразу же нападёт на нас.

— Ты не веришь ему, Петька?

— Не верю. Простачком прикидывается, делает вид, что во всём сознаётся, и разговаривает специально, как ребёнок не бросайте меня, рабом буду…

Так я ему и поверил, предателю.

— Идите шамать, — позвал Тимка.

Рыбная каша с кореньями попахивала болотом, но была хороша. Наелись быстро. В котелке осталось больше половины. Вислоухого будить не стали. Котелок спрятали между камней, сверху прикрыли ветками. Шурке дали нож, стрелы, лук и приказали сторожить.

— И не спускать глаз со степи и с этого, — Петька кивнул на Вислоухого.

— А меня кто сменит?

— Я сменю.

— Как солнце в затылок засветит, без церемониев растолкаю тебя.

— Ладно, Шурка.

Таня, Тимка и Петька легли в тёплую канавку и под трели, льющиеся с неба, крепко заснули. Щурка повесил на себя лук, взял стрелу, пощупал пальцем, крепко ли Петька приделал наконечник, и забрался на гребень вала. Притаившись в траве, стал сосредоточенно, как дозорный, всматриваться в холмистую даль.

Солнце задевало горизонт, когда Петька, словно от боли, дёрнулся и проснулся. Спал Тимка, спала, сжавшись в комочек, Таня. Спал часовой — Шурка Подметкин! В кулаке он сжал длинную стрелу с каменным наконечником. Петька посмотрел вниз, телогрейка лежала на месте. Вислоухий исчез.