Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица

Некоторое время все сидели молча, усталые после забот и треволнений сегодняшнего дня.

Костер горел ярким пламенем. Сухие ветки трещали в огне. Искры взвивались в воздух и пропадали в темной вышине ночи.

— Тише! — прошептала вдруг Зина. Все замолчали и обернулись к лесу.

Хрустнула ветка… Зашелестели листья деревьев, точно слабый ветерок пробежал по ним… Послышался чей-то вздох…

Миша сделал рукой знак всем сидеть на месте, поднялся и замер, вглядываясь в темный лес, прислушиваясь к странным звукам…

Неужели Игорь и Сева наконец вернулись?

Но это были не Сева и не Игорь…

К костру подошел Васька Жердяй, высокий парнишка в белой рубахе и узких холщовых штанах, едва прикрывавших острые, худые колени. Прозвали его Жердяем, потому что был он высок для своих лет, очень худ и тощ. Он жил с матерью и старшим братом Николаем на самом краю деревни, в полуразвалившейся избушке. Отец его погиб в германскую войну.

Жердяй больше других деревенских ребят дружил с комсомольцами. И они любили его. Он был добр, услужлив. Правда, верил в чертей и прочую ерунду, но зато знал хорошо лес, реку и очень интересно рассказывал всякие истории и небылицы. Старший брат Жердля, Николай, был плотник и помогал ребятам устраивать клуб.

— Ты, Жердяй… — разочарованно протянул Миша.

— Я! — Жердяй присел к костру и дружелюбно улыбнулся.

В мелькающих тенях костра его большая голова с неровно подстриженными (видно, тупыми ножницами) белобрысыми космами казалась еще всклокоченнее, чем обычно. Он веточкой подгреб угли к костру и сказал:

— На деревне говорят, у вас два пионера пропали.

— Ерунда, — деланно безразличным голосом ответил Миша, — найдутся.

Жердяй с сомнением покачал головой:

— Не скажи… Если на Голыгинскую гать забредут, так могут и не вернуться.

Заинтересованные словами Жердяя, ребята теснее окружили костер.

— Что за гать такая? — спросила Зина.

— Гать-то? Дорога лесная.

— Гать — дорога из хвороста, а иногда из бревен. Строится обычно на болоте, — пояснил Славка.

— Верно, — подтвердил Жердяй, — из хвороста. И на болоте построена. Только давно. Ею никто и не пользуется.

Генка нетерпеливо спросил:

— Что ты хочешь рассказать про эту самую гать?

— Про Голыгинскую? А то, что если попали ваши ребята на Голыгинскую гать, так могут и не вернуться.

— Утонут? — спросила Зина Круглова.

Жердяй покачал головой:

— Утонуть не утонут, а увидят старого графа и помрут.

— Опять ты басни рассказываешь! — усмехнулся Генка. — Не надоело выдумывать?

— Не выдумываю я, — серьезно ответил Жердяй, — всё истинная правда. Старики рассказывают. Там граф с сыном закопаны. Прямо в гати. Царица приезжала сюда, давно, еще до Наполеона. Вот царица приехала и казнила графа с сыном. А хоронить не позволила. Велела прямо в грязь закопать, на гати, чтобы все по ним ездили. Так они там закопанные и лежат.

— А наши ребята здесь при чем? — спросил Миша. — Вот слушай… Значит, старый граф с сыном там закопаны. Только не похоронены они как полагается, вот и томятся их души. Никак не попадут ни в рай, ни в ад.

— Ох, и умора! — закричал Генка. — Бабьи сказки!

Коровин недовольно заметил:

— Дай послушать, что человек говорит!

— Томятся, значит, их душеньки, — строго и печально продолжал Жердяй, — так и стонут под гатью, так и стонут, Я сам туда ходил, слышал. Старый граф этак глухо стонет: постонет, да перестанет, постонет да перестанет. А молодой — громко, точно плачет, ей-богу!..

— Страшно! — прошептали сестры Некрасовы и опасливо посмотрели на лес; но им сделалось еще страшнее, и они придвинулись ближе к костру.

Жердяй глухим, монотонным голосом, подражая старикам, продолжал:

— А в самую глухую полночь старый граф выходит на гать. Старый, борода до колен, белый весь, седой. Выходит и ждет. Увидит прохожего человека и говорит ему: “Пойди, говорит, к царице и скажи, пусть, мол, похоронят нас по христианскому обычаю. Сделай милость, сходи!” Так это просит слезно да, жалостливо… А потом кланяется. А вместо шапки снимает голову. Держит ее в руке и кланяется… Стоит без головы и кланяется. Тут кто хошь испугается, с места не сдвинешься от страху. А старый граф кланяется, голову в руках держит и идет на тебя. А прохожему главное что? Главное — на месте выстоять. Коли выстоишь, так он подойдет к тебе вплотную и сгинет. А ежели побежишь, так тут и упадешь замертво. Упадешь замертво, а граф тебя под гать и утащит.

— И многих он утащил? — улыбнулся Миша.

— Раньше много утаскивал. А теперь туда и не ходит никто. Из Москвы приезжали. Рыли эту самую гать. Да разве их найдешь! Как милиция уехала, так они снова залегли.

— А за что их казнили? — спросил кто-то.

— Кто их знает! Кто говорит — за измену, кто говорит — клад золотой царский запрятали.

— Ну конечно, — иронически заметил Генка, — клад уж обязательно. Без клада не обойдется.

Миша протянул руку по направлению к помещичьему дому:

— Про этих графов ты рассказываешь?

— Про них, — кивнул головой Жердяй, — про предков ихних. Который граф за границу убежал, так тому, что под гатью, он внуком приходится.

Миша зевнул:

— Сказки!

— Не говори, — возразил Жердяй, — старики рассказывают!

— Мало ли что старики рассказывают, — пожал плечами Миша. — Сколько чудес рассказывали про мощи, а когда стали в церквах изымать ценности в пользу голодающих, так ничего и не нашли в этих мощах. Одна труха, и больше ничего. Обман! Опиум! Затуманивают вам мозги, и всё!

Потом Миша посмотрел на свои часы. Хотя он носил их на руке, но они были переделаны из карманных, такие большие, что даже рукава рубашки не могли их закрыть. Полдевятого.

— Давай отбой! — приказал Миша горнисту.

В ночной тишине громко прозвучал горн.

Прощаясь с Жердяем, Миша сказал:

— Завтра мы придем клуб оборудовать. Так ты сходи с ребятами в лес и наруби еловых веток. Мы ими клуб украсим. — Можно, — согласился Жердяй. — А книжки принесете?

— Обязательно. И попроси Николая, чтобы он тоже пришел. Поможет нам закончить сцену и скамейки.

— Придет! — уверенно ответил Жердяй. Белая рубашка мелькнула среди деревьев. Послышался хруст ветвей. Все стихло.

— Как он не боится ходить ночью по лесу один! — сказала Зина.

— А чего бояться? — хвастливо возразил Генка. — Я ночью куда угодно пойду. Хотя бы даже на эту дурацкую гать.

— Ложись лучше спать, — сказал Миша, — а то завтра к поезду опоздаешь.

Все разошлись по палаткам. Некоторое время слышались смех и возня. Миша в последний раз обошел лагерь, проверил посты. Останавливаясь у палаток, он громко говорил: “А ну давайте заснем”… Наконец лег и Миша. Все стихло.