Алексей Биргер - Тайны смотрителя маяка

Фантик пожелала нам спокойной ночи и ушла. Мы с Ванькой быстро легли, и я уже засыпал, когда Ванька сказал:

— Слышь, Борька, есть еще один вопрос. Я не хотел при Фантике его задавать, а сейчас чуть не забыл.

— Ну? — откликнулся я. Честно говоря, я уже часа три как побаивался вопроса, который мог прийти Ваньке в голову. Как вы знаете, Ванька вообще был противником истребления животных на мех, и поэтому к дяде Сереже, папе Фантика, относился чуть настороженно. В любой момент в Ванькином мозгу могла родиться версия, что заказчиком Птицына был дядя Сережа — единственный владелец пушного хозяйства, отдыхающий сейчас в наших краях. Дружба с нашим отцом делала, мол, дядю Сережу вне подозрений, а заодно давала возможность спрятать лисиц там, где их никто искать не будет, — неподалеку от нашего дома, например, где дядя Сережа мог бы тайком их кормить, а перед отъездом втихую перетащить в багажник машины… Конечно, эта версия не выдерживала никакой критики, но разубедить Ваньку, при его-то упертом характере, было бы совсем не просто.

— Что скрывает смотритель маяка? — проговорил Ванька.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, с большим облегчением переводя дух.

— Смотри. Один раз он осекся, когда хотел сказать «поэтому у меня не получится на десять минут отключить световые бакены, как мы договаривались». Ну, вовремя спохватился, что ведь это Фантику мы хотим устроить все представление, и поэтому при ней надо молчать. Быстро перевел разговор на другую тему, и это мы поняли, так?

— Так, — подтвердил я.

— Но ведь он осекся еще два раза — когда разговор шел о видеокамере и о том, виновен или не виновен Птицын. Осекся точно так же, как когда начал разговор о световых бакенах, — будто чуть не проболтался о том, о чем болтать не стоит!

— По-твоему, он что-то знает?

— Да, — твердо заявил Ванька. — Скорее всего, он видел с маяка, кто взял видеокамеру у яхтсменов, и знает, что это не Птицын! Но тогда почему он молчит? Что его за язык держит, при его-то болтливости?

— Похоже, и он чего-то боится, — пробормотал я. — Да, ты это здорово подметил. Вот и еще одна загадка на завтра! Но, я думаю, Виссариона Севериновича мы дожмем. Он так любит потрепаться, присочинить и прихвастнуть, что, если мы заглянем к нему на чаек, он обязательно где-нибудь проговорится.

— Правильно, — сказал Ванька. — Уж где-нибудь, как-нибудь, а он проболтается, кто преступник!

— А мы расскажем об этом Мише, причем так, чтобы смотритель маяка остался в тени и чтобы ему нечего было бояться, — подытожил я. — А дальше все само выяснится.

— Разумеется, само, — откликнулся Ванька.

Больше мы не разговаривали, мы лежали и молча размышляли об обстоятельствах этого странного дела, в расследование которого вдруг втянулись. А потом незаметно уснули.

Часов в шесть утра нас разбудил знакомый басистый лай.

— Топа вернулся… — проворчал Ванька, переворачиваясь на другой бок и натягивая одеяло на голову. — Проголодался, видно, и сразу кормежку требует. Совсем обнаглел! — И опять задремал.

Я услышал, как хлопнула дверь спальни родителей, шаги отца, хлопанье входной двери… Потом до меня донесся отцовский удивленный возглас — и все затихло.

Мне стало интересно. Вскочив с кровати, я босиком вышел в коридор, неслышно притворил за собой дверь и вышел на крыльцо.

Сразу зябко сделалось — по утрам воздух уже бывал холодным. Но мне было не до этого. То, что я увидел, было просто невероятным! Перед крыльцом сидел Топа, прижимая лапой к земле лису-крестовку.

Лаять он перестал, ведь отец уже вышел на его зов. Отец поглаживал Топу, приговаривая:

— Ну, молодец! Ну, молодец! И ведь не придушил ее, хитрая ты бестия… Правда, потрепал здорово. Что, сдаваться не хотела?

Во взгляде лисицы было даже не отчаяние, а безнадежная покорность судьбе. Шуба ее была грязной, свалявшейся и обслюнявленной, особенно на загривке, — видно, Топа волок ее зубами за шкирку. Она попробовала оскалить зубы на отца, но Топа так грозно на нее рыкнул, что она тут же сникла и лишь тихонько повизгивала и поскуливала от ужаса. Видимо, силы ее совсем оставили, потому что вообще-то лисы предпочитают сопротивляться до последнего.

— Подержи ее еще секунду, Топтыгин, я сейчас вернусь… — Отец выпрямился, повернулся и увидел меня на крыльце с разинутым ртом. — Борька? Разбудили тебя? Вот и хорошо! Беги в мой кабинет и принеси транквилизатор и шприц — какую ампулу, ты знаешь.

— Самую маленькую — не из тех, что на медведей и лосей? — уточнил я.

— Вот именно. Дуй!

Я сбегал за транквилизатором за две секунды.

— Очень хорошо. — Отец быстро и ловко сделал лисице укол — она даже голову повернуть не успела. — Сейчас ты поспишь, а мы тебя осмотрим… А потом вернем домой.

— Топа, можешь отпустить ее, — распорядился отец, увидев, что лиса обмякла. — Борька, накорми Топу, и как следует, он заслужил. Всего навали — и каши, и творога, и кусок лосятины выдай ему из морозилки, пусть погрызет… Да, только оденься и не шлепай босиком по холодной земле.

Отец понес лисицу в кабинет, а я, заскочив в комнату, стал одеваться, одновременно тряся Ваньку за плечо:

— Ванька, вставай! Вставай!

— Уг-м?.. — сонно пробурчал Ванька.

— Вставай! Топа принес лису-крестовку! Отец ее сейчас осматривает!

— Что-о?! — Ванька подпрыгнул чуть не до потолка, одеяло отлетело в сторону, и мой братец стал судорожно натягивать джинсы. — Придавил ее?

— Нет! Представляешь, доставил живой!

— Фантастический пес! — восхитился Ванька. — Любой другой на его месте растерзал бы, а он понял, что лиса нужна нам целой и невредимой, что она из заповедника!

— Ну, насчет того, насколько она целая и невредимая, отец сейчас осматривает, — хмыкнул я. — Топа ее все-таки сильно помял — видно, сопротивлялась!.. Все, я побежал кормить Топу!

Я приволок Топе огромную миску жратвы. В секунду проглотив и кашу, и творог, он забрал большой, с килограмм, кусок мороженой лосятины и улегся грызть ее, как кость. Ему это была забава минут на десять, он ведь бычьи кости запросто на клыках перемалывал, так что разгрызть мороженое мясо для Топы было что несколько семечек щелкнуть.

Убедившись, что Топа доволен и жизнью, и высокой оценкой его заслуг, я поспешил в кабинет.

Отец и дядя Сережа, которого отец, видимо, специально разбудил, внимательно осматривали спящую лисицу. Ванька пристроился так, чтобы им не мешать, и при этом отчаянно вытягивал шею, стараясь видеть все получше и ничего не упустить. Я скромно встал у самой двери.

— Нет, ничего, — проговорил дядя Сережа. — Особо не пострадала. Несколько клочьев шерсти выдрано, но это зарастет. Два-три денька откормится на воле, и будет совсем бодрой и здоровенькой. Надо сказать, Топа взял ее на удивление аккуратно…