Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни

— Да кто их вообще читает? — беспечно пропищала Ика.

— Та-ак, — пробормотал себе под нос великан и устремил невидящий взгляд на реку.

Ребята же, делая вид, что даже не глядят в его сторону, внимательно к нему присматривались. И то, что они увидели, не очень-то им понравилось. Незнакомец перестал улыбаться, и на его лице ни с того ни с сего появились грозное выражение и загадочная отчужденность. Из-под полуопущенных темных век сверкали черные глаза.

«Да уж, — подумала Ика, — еще неизвестно, кто из них хуже — странный тощий старик или мерзкий толстяк. Похоже, они друг друга стоят».

— Благодарю за информацию. До свидания, — сказал помрачневший великан и повернулся к ребятам спиной.

А ребята пошли своей дорогой, не забывая внимательно глядеть по сторонам, дабы не прозевать появления очередной подозрительной личности.

— Старик пошел к Вевюрчакам, — сообщила Ика, когда они уже подходили к дому.

— Зачем? — спросил Влодек.

— И что это вообще значит? — задумчиво произнес Брошек, поднимаясь на веранду, с которой Катажина обозревала горы, долины, реку, небо и лес и откуда, честно говоря, видела одного только Влодека.

Настало время менять дежурных. По списку была очередь Пацулки, поэтому он сходил за книжкой и пледом, уселся на веранде и стал слушать, как Ика докладывает о последних событиях великому Альберту. Разумеется, в ее докладе нашлось место и для заметки в газете — которую Альберт решительно одобрила, — однако основное внимание Ика, конечно же, уделила странному великану.

И лишь вскользь упомянула о спешащем в Вятрув автомобиле.

За обеими встречами на мосту Катажина наблюдала с веранды и поэтому попросила лишь подробно изложить содержание состоявшихся там бесед. С помощью товарищей — и прежде всего Брошека — до сведения Катажины были доведены не только все подробности бесед, но и даже все недомолвки.

— А что тем временем поделывал Толстый? — спросил в заключение Брошек.

— Толстый приготовил завтрак на пять персон, все смолотил и заснул. Полчаса назад я подходила к сараю. Протяжный храп и прерывистый свист. Слышно на всю округу.

— Сходится, — пробормотал Брошек. — Это он.

— А как тебе второй, дорогой Альберт? — поинтересовалась Ика.

— Гм, — задумалась Альберт.

А немного погодя изложила свое мнение.

— Этого великана необходимо включить в список подозреваемых. Пока все свидетельствует против него. Во-первых: садистское обращение с транспортным средством, что представляет характер его владельца в самом дурном свете. Во-вторых: заявился он сюда в связи с известным «открытием». В-третьих: собирается здесь задержаться, больше того — хочет поселиться как можно ближе к часовне. Правда, он с таким неприкрытым интересом выспрашивал всякие подробности, что это может свидетельствовать о его невиновности…

— Ну? — оживился Брошек.

— …тем не менее, — продолжала Альберт, — этого не следует принимать во внимание.

— Почему, интересно? — спросила Ика исключительно для того, чтобы что-нибудь спросить.

— Да потому, — с бесстрастной жестокостью ответила Альберт, — что у него не было никакого резона что-то скрывать от детей.

— Где ты, позволь узнать, увидала детей ? — грозным басом спросил Влодек.

Катажина смутилась, покраснела и осеклась. Но светлый ум Альберта немедленно ее выручил.

— Дети — это релятивное определение, — снисходительно объяснила она.

— Какое? — удивился Влодек.

— Релятивное, или относительное, — пояснила Катажина. — Все зависит от места наблюдения, от точки зрения. Теория относительности Эйнштейна, например…

— О Господи! Говори по-человечески, Каська! — разозлилась Ика.

— Ладно, буду по-человечески, — великодушно согласилась Альберт. — Приведу пример из жизни. В первой книжке папы Брошека есть такая фраза: «Доктор был пожилым человеком с седыми висками. Ему уже перевалило за тридцать».

— А что тут такого? — удивился Влодек.

— Не задавай дурацких вопросов! — рассердился Брошек. — Моему предку тогда еще и двадцати не исполнилось, и ему, как и нам сейчас, казалось, что тридцать лет — уже старость. А теперь, когда самому стукнуло сорок, он считает себя молодым. Чем не теория относительности, а, Альберт? — И Брошек рассмеялся, видя, как вытягивается физиономия Влодека.

— Допустим, — милостиво согласилась Альберт. — Таким образом, для двухметрового старикана даже наш Влодек… гм… недоросток. Кстати, а сколько ему может быть лет?

— Шестьдесят, не меньше! — решительно заявил Влодек.

— Все ясно, — констатировал Брошек. — В его глазах наши предки — молокососы. А мы, не исключая пана Влодзимежа, — просто щенки. Я прав, Альберт?

— Пожалуй, — задумчиво сказала Альберт.

— Гм, — скептически хмыкнул Пацулка.

— Поэтому, значит, он на нас посматривает сверху вниз? — догадалась Ика. — Ну что ж, придется заставить его нас бояться.

— Э! — бурно запротестовал Пацулка. Мало того: он постучал толстым пальцем по вылинявшим под дождем веснушкам на лбу и иронически поморщился.

Ику такое поведение возмутило.

— Кончай умничать! — воскликнула она и добавила со зловещей ухмылкой: — Твоя песенка уже спета. В воскресенье ты будешь изжарен и съеден. Что передать родным?

Пацулка, казалось, опешил. Затем, пожав плечами, махнул рукой. Ика торжествующе улыбнулась, но Брошек не замедлил испортить ей торжество.

— Никого заставлять себя бояться мы не будем, — сказал он. — Оно дело говорит. Нельзя отпугивать преступников. Больше того: я считаю, что, пока подозреваемых не так уж много, надо к каждому из них приставить по одному человеку, которые постараются войти к ним в доверие. Кто согласен взять на себя Толстого?

Никто не отозвался.

Наконец Брошек — очевидно, под грузом добровольно принятого решения — тяжело вздохнул.

— Я готов, — сказал он и снова вздохнул.

— Ну а я, — сказала Ика, — беру на себя Мерзкую Жердь.

Пацулка посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Ну конечно, никто не вспомнил, что пора заняться обедом! Он хотел было по своему обыкновению изобразить полуденный радиосигнал, но почему-то раздумал. Шуточки насчет воскресного обеда ему не очень-то нравились, поэтому, дабы не спровоцировать новых замечаний подобного рода, он только сунул Ике под нос свои часы.

— Ну конечно, — пробормотала Ика, — уже двенадцать. У Пацулки часы в желудке. Каська, пошли на кухню. Позволь Альберту немного передохнуть.

Влодек после продолжавшейся добрых несколько минут внутренней борьбы принял поистине героическое решение.

— Я иду с вами, — сказал он Катажине. — Так уж и быть, почищу картошку.

— На каких условиях? — настороженно осведомилась Ика.