Андрей Трушкин - Все явное становиться тайным

Оказавшись в укромном уголке, Ямаха задрала у девчонки левый рукав платья, повернула ее в мою сторону:

— Вот, полюбуйся!

— Вы чего, чего? — лепетала изрядно напуганная девчонка.

— Того, — неопределенно пояснила Ямаха, — ну-ка снимай часы.

— Я отдам, отдам, только не бейте, — испугалась пятиклассница.

— Да никто тебя бить и не собирается, — с презрением процедила Ямаха. — Давай часы сюда.

— И де-деньги тоже давать? — заикалась девчушка.

Я взяла ее за плечо:

— Да мы не грабим тебя, успокойся. Просто у моей подружки пропали часы, и, как я вижу, они в точности похожи на те, которые носишь ты.

— Ничего себе похожи, — процедила Ямаха, вертя во все стороны часы. — Это мои часы!

— Да вы что! — испугалась пятиклассница. — Вы… вы думаете, что я их… я их украла?

— Мы ничего не думаем! — сделала я страшные глаза в сторону Ямахи, чтобы та не пугала девчонку. — Просто мы увидели у тебя на руке часы, и ты, наверное, сможешь объяснить, откуда они у тебя.

— Дома взяла, — захлопала глазами девчонка. — Я вчера свои на тренировке по гимнастике разбила и эти взяла. Они там, в тумбочке лежали. Откуда я знала, что это ваши.

Я наклонилась и прошептала Ямахе на ухо:

— Слушай, а откуда ты знаешь, что это твои часы?

— Да точно тебе говорю! — взвилась она. — Смотри, вот тут остался кусочек от маркировки — я недавно их в мастерскую носила, там на них номерок пришлепнули, ну под которым регистрировали и квитанцию выдавали. Эту штуку я оторвала, а кусочек, видишь, остался.

— Слушай, дело серьезное, — обернулась я к девчонке. — Давай-ка для начала скажи, как тебя зовут?

— Лена. Только… только отпустите меня. Мне на урок пора.

— Всем на урок пора, — решительно и сурово прервала ее Ямаха. — А теперь давай рассказывай — где ты взяла эти часы?

— Я же говорю — в ту-умбочке, — разревелась девчонка.

— В тумбочке! А как они попали туда — в эту тумбочку?

— Не зна-аю.

— Ну неделю назад они там были?

— Не-е было! — сказала девчонка.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, потому что смотрела.

— Так, — прервала я Ямаху, — ты ребенка не пугай. Давай по порядку рассказывай — где эта тумбочка стоит? У вас в квартире? В прихожей?

— Не-ет, — зарыдала девочка пуще прежнего, — у брата.

— А зачем же ты в тумбочке у брата рылась?

— Да, он мои вещи забирает и не отдает. Когда его нет, я смотрю, если он чего забрал, я обра-атно себе забираю. Вот на прошлой неделе взял флома-астеры украл. И потом ручка у меня была япо-онская — тоже свистнул. А я у него взяла часы. Вре-еменно, конечно. Откуда я знала, что они ва-аши.

— Так, интересная картина получается, — нахмурилась Ямаха. — Ну а твой брат работает или учится?

— Да здесь он, в нашей школе, учится в десятом «Б».

— Угу. Стало быть ты Лена, а фамилия твоя как? — наклонилась над девчонкой Янатаха.

— Не скажу, — вдруг заупрямилась девчонка и, видимо, пришедши в себя, перешла в контратаку. — А вы какое право имеете у меня часы отбирать и фамилию узнавать — вы что, милиция?

— Я вот сейчас как дам тебе по шее, — рассвирепела Ямаха. — Милиция! Если бы мы были милицией, твоего брата бы уже забрали за воровство, поняла? Не хочешь говорить свою фамилию — так ее мы сейчас живо выясним. Поведем тебя на урок и у учительницы спросим.

— Ладно, — нехотя сдалась девочка. — Щеглова моя фамилия.

— Ну смотри, — показала свой кулак Ямаха девчонке. — Ежели своему брату проболтаешься насчет часов, тебе несдобровать! Мы все выясним — может, он ни в чем не виноват вовсе. Ясно тебе?

— Ясно, — замялась девочка.

— Ну вот давай, шуруй на урок, Лена Щеглова. Значит, говоришь, в десятом «Б»?

— Да, в десятом «Б», — подтвердила девчонка. — Олег Щеглов.

Как только пятиклассница, облегченно вздохнув, умчалась, мы от изумления присели, чтобы перевести дух, на старые колченогие стулья.

— Это какой же Щеглов? Какой же Олег Щеглов? — хмурилась Ямаха. — Не помню я такого.

— Да наверняка в лицо знаем. Нужно будет на перемене к кому-нибудь из наших девчонок подкатить, кто на дискотеки часто ходит. Ладно, это мы решим. Сейчас пошли на урок, а то и нам не поздоровится.

Конечно, урок у нас не задался. Потому что мысли наши витали слишком далеко от темы. Когда учительница литературы подняла с места Ямаху, ей пришлось врубаться в тему урока прямо с ходу.

— Ну так что же, Маша, ты можешь сказать по поводу картины Брюллова «Незнакомка» и о передвижниках вообще?

Ямаха быстро взглянула на картину, на которой была изображена некая девица, восседающая в кабриолете на фоне московского морозного утра, в голубые дали которого врезались, как ей показалось, фабричные трубы, из которых шел дым.

— На картине Брюллова, — уверенным голосом стала излагать Ямаха, — мы видим прекрасную незнакомку. Она замечательно оттеняет основную идею художника об обличении ненавистной ему капиталистической действительности. Вся тональность и колоратура этого произведения говорит о том, что художнику не были чужды проблемы людей своего века.

Я смотрела на подружку со всевозрастающим удивлением — никак не могла понять, откуда у Ямахи берется такая складная речь, если ее неожиданно поднять с места и спросить наобум о чем угодно — от закона какого-нибудь Лавуазье до структуры дизоксирибонуклеидов. Но я не видела, что с еще большим изумлением на Ямаху смотрит учительница литературы по прозвищу Ластик.

Ластик таращилась то на Ямаху, бодро рассуждающую о художниках-передвижниках и окружающей их капиталистической действительности, то на картину и, наконец, после Ямахиной фразы: «Ну а вообще художники-передвижники были люди хорошие, можно сказать даже, передовые», она ее прервала:

— Позвольте-позвольте, Маша, никто не будет спорить, наверное, что художники-передвижники были людьми хорошими, правда, слово «передвижник» не означает, что они были «передовые». Оно означает лишь то, что живописцы, которые входили в это объединение, устраивали передвижные выставки. Ну хорошо, эту вашу ошибку я могу понять. Но где вы увидели в картине Брюллова обличение капиталистической действительности?

— Ну как же? — лениво стала пояснять Ямаха. — Она, понимаешь, тут, утром расселась, едет куда-то, вон морда какая наетая, а сзади нее трубы дымят — там, наверное, рабочие работают за мизерное жалованье.

Ластик не выдержала и засмеялась. Вместе с ней загоготал, заржал, прыснул и захихикал весь класс. Смущенная Ямаха опустилась на место, всем своим видом выражая недоумение по поводу такой неадекватной реакции. Я прекрасно понимала подружку. Очень трудно, знаете ли, учиться в школе, когда распутываешь преступление. Небось ни Шерлок Холмс, ни Эркюль Пуаро, ни даже мисс Марпл не бегали в какую-нибудь цер-ковно-приходскую школу в промежутках между испытаниями в полевых условиях дедуктивных и иных методов розыска бандитов. Люди занимались своим делом, а мы занимаемся черт знает чем.