Владимир Вафин - Чужаки

Поднявшись с постели, он вдруг увидел в большом зеркале свое отражение На него смотрел обнаженный выхоленный юнец с пробивающимися усами.

— Ненавижу! — крикнул Денис и швырнул в зеркало хрустальный бокал с ромом, который он держал в руках.

По большим осколкам разбившегося зеркала потекли похожие на кровь ручейки.

Тоска полной накатила на Дениса, и он решил поехать на кладбище. Запахнувшись в «варенку», он стоял у могилы матери и смотрел на голые деревья Рядом тлели собранные в кучу листья. Денис взглянул на памятник, с фотографии на него грустными глазами, с едва уловимой улыбкой смотрела мать. Он снял с могилы шуршащий целлофан и положил на нее большой букет черных роз. Поднявшись, он еще раз взглянул в смотрящие на него глаза матери и прошептал.

— Прости меня, мама...

Постояв минуту, он вскинул голову, глубоко вдохнул холодный осенний воздух и пошел к выходу.

— Что уже уходите? — спросил сморщенный старик-сторож, подгребая листья в костер.

— Дед, возьми, — Денис протянул ему тысячерублевку, — и посмотри за могилой моей матери. Ну, там, цветы посади, чтобы все по-людски было, — сдавленным голосом произнес Денис.

Растерянный старик скомкал бумажку, пряча ее в карман.

— Парень! А чью могилу-то? — окликнул он Дениса.

— Росиной Валентины Алексеевны.

— А ежли свечку поставить, от кого?

— От сыновей — Артема и Дениса.

Такси притормозило и Денис, открыв заднюю дверцу, опустился на сиденье.

— Куда?

— Пока в город, — задумчиво произнес он. — Я закурю?

— Кури, — и водитель нажал клавишу магнитофона.

Голос Казаченко ударил Дениса по душе, и от отчаяния, безысходности и одиночества у него сжало горло. Проезжая мимо церкви, Денис почувствовал, что ему хочется войти туда.

— Тормозни, — попросил он таксиста и бросил на переднее сиденье стольник.

Подойдя к воротам, Денис положил на паперти в шапку нищему десять рублей. В церкви он купил свечи и, немного подумав, приобрел крестик, который тут же и надел. Денис потихоньку протиснулся между молящимися старушками к иконе святой Богоматери и замер в нерешительности. К нему подошла маленькая сухонькая старушка и спросила:

— Сынок, первый раз здесь? Он кивнул.

— Тебе помочь, сынок? — и, увидев его кивок, она сказала: — Поставь свечи и помолись святой Богоматери, заступнице нашей перед Господом. Скажи то, что ты хочешь, что хочет твоя душа.

Денис зашептал слова, накопившиеся в душе:

— Господи, прости мне все грехи мои. Сбереги Сережку и брата моего Артемку...

Выходя из церкви, Денис положил деньги в ящик для пожертвований, передал служительнице записку за упокой матери и, вскинув голову, еще раз тихо произнес:

— Господи, сохрани меня и брата моего Артемку!

Милицейские «Жигули» патрулировали вечерние городские улицы, которые светились разноцветьем огней. В свете фар кружились, танцуя, подхваченные осенним ветром листья.

— Да надоело пахать за пять кусков, — жаловался Владу водитель Ямшин. — Жену и сына чем кормить? Ведь цены — убиться можно. Ты же знаешь, что работаем без выходных и проходных. Я скоро на этой колымаге геморрой заработаю. А она, бедненькая еще чихнет разок — и в металлолом.

— Что-то ты, Паша, совсем разошелся, — рассмеялся Влад, поправляя пятерней упавшую на лоб поседевшую прядь волос. Он сидел рядом с водителем в новой, хорошо отутюженной форме с лейтенантскими погонами.

— А что, я не прав? Вот скажи мне, не прав разве? — допытывался водитель.

— Да прав, прав, сдаюсь. Только надо глубже думать. Если бы меня спросили, что надо, чтобы в ментовке был порядок, я бы ответил так: во-первых, всех, кто мешает работе, всякую погань, которая мундиром прикрывается, — выгнать и набрать хороших парней, проверенных через тесты компьютера и детекторы лжи, а то уже объявление появилось в газете, что требуются парни в милицию. Вот набрал бы я их и зарплату бы минимальную дал — тысяч двадцать.

— Ого-го! — Ямшин присвистнул.

— Да, да, Паша. Двадцать пять тысяч — это нормально. Шахтеры вон, те по пятьдесят штук в месяц зарабатывают. Ну и потом, чтобы была машина. И чтобы «гаишник» не хлопал глазами и не свистел вдогонку, когда кто-то не останавливается. Потом квартиру каждому бы дал, а то вон Роговой в общаге живет, с алкашами. Какой уж тут отдых после суток дежурства? И спецмагазин бы организовал, чтобы не орали на нас, что, дескать, милиция без очереди берет, и чтобы некоторые по блату не кормились из-под прилавка. Отработал он год по испытательному сроку — проверить его, не стал ли он ментом, не оправдал доверие — до свидания: там очередь стоит.

И закон, конечно, нужен, чтобы защищал нас. Чтобы мы были, как говорится, в законе и по закону. Чтобы я в преступника, в убийцу, мог стрелять, а не думать: стрельнешь — опять посадят. Чтобы у нас было оснащение получше, чем у мафии. Чтобы они боялись одного нашего появления. Вот тогда порядок будет. А сейчас кто мы? Менты без прав и нормальной жизни.

— Когда это будет, «полковник», мы не доживем, а я думаю, что я завтра...

— Подожди-ка, Паша, тормози, — вдруг перебил водителя Влад, прильнув к окну.

— А что?

— Да пацан знакомый.

Влад вышел из машины и пошел навстречу Денису, который остановился на тротуаре, прикуривая сигарету.

— Здорово, Дин! Вот кого не ожидал встретить, так это тебя! — улыбнулся Влад.

— Здравствуй, Влад, — слегка улыбнувшись, поздоровался Денис.

Они сели в машину.

— Ого, — воскликнул Денис, взглянув на его погоны, — уже лейтенант?

— А как же, жизнь идет. Ты извини, что не писал. Завертелся за этой учебой, времени было в обрез, Влад провел по горлу рукой, — хотя был я тут недавно у тебя в интернате, — он пристально посмотрел на Дениса. — Там мне про тебя такого порассказывали...

— И ты поверил? Осуждаешь? — взглянув на него испытующе, спросил Денис.

— Ты знаешь осуждать я тебя не осуждаю. Я знаю, что просто так, как твоя левая нога захочет, ты не делаешь. Но понять тебя... Тебе не кажется, что с Ханычевым ты перегнул?

— Нет, не кажется. Хан — это последний подонок, которого я уже вытерпеть не мог, и чихать мне, что ты обо мне думаешь, товарищ лейтенант. Но я тебе скажу: это была моя месть всем сучарам, которых я встречал: Князю, Бесу, Мохану, да многим еще, которые давили пацанов, делая их «чмориками» — рабами своими.

— И ты решил по-своему с ними разобраться? Устроил беспредел? Так же не делают, сам понимать должен.