Владимир Казаков - Голубые капитаны

— Смирна-а! — и быстро навел порядок.

Галина Терентьевна Лехнова оказалась включенной в головную десятку, хотя настойчиво пыталась уступить свое место другим. С ней и случилась в воздухе первая непредвиденная «заварушка».

Под крыльями самолета зеленело летное поле, перечерченное на две половинки серой бетонкой. Прогудела сирена: «Приготовиться к прыжку!». Инструктор прошелся по кабине и, ободряюще хлопая каждого по плечу, прикрепил к тросу, натянутому под потолком, карабинчики фал принудительного раскрытия. Подошел к двери и распахнул ее, закрепив в таком положении специальными оттяжками.

Сирена взвыла вторично: «Прыжок!».

И сразу один за другим вывалились из самолета два парашютиста. Третьей в шеренге стояла Лехнова. Она шагнула и закупорила дверной проем.

— Пошел! — подтолкнул ее басом инструктор.

Растопыренные ноги и руки Лехновой будто приварились к металлу обода двери.

— Пошел! — закричал, теперь почему-то тонко, инструктор.

Батурин, пилотировавший самолет, сбросил газ. Замолк мотор, и в кабине стало тихо.

— Не пошел, а пошла! — огрызнулась Лехнова на инструктора. — Ишь раскричался! Я сама!

— Отставить! — подал голос Батурин. — Потеряли высоту и прошли точку сброса. Иду на второй круг.

— Прошу сесть на места! — скомандовал инструктор.

— Я постою, — выдавила Лехнова.

— На место, сказано вам!

Горбатилась от парашюта спина Лехновой, и никто не видел, как она плакала. Ветер размазывал слезы по белым щекам. Она очень хотела, но не находила сил оторвать руки от дюралевых округлых косяков. Смотрела вниз, в бездну, с ужасом.

Батурин связался по радио с Горюновым и рассказал о случившемся.

— Первый, разрешите отменить ей прыжок?

— Действуйте по обстановке.

— Галя! — крикнул Батурин. — Земля разрешила тебе остаться в самолете!

— Отвалите назад, вы мешаете работе. Ну, пожалуйста, отойдите от двери, — просил инструктор, вкладывая в голос и просьбу и приказ.

— Я прыгну!

— Что вы сказали? — аж подскочил на месте инструктор.

— Я прыгну! Только не трогайте меня. Не торопите. Я обязательно прыгну, прыгну.

— Молодец! Минуточку… Прыгайте!.. Ну же… Ну, пошла, ты…

— Стыдоба! — прошептала Лехнова и вдруг криком, со звенящей хрипотцой: — Выбросьте меня! Вытолкните! Выбросьте!

— Не положено! — Инструктор не знал, что делать. Растерянно топтался позади парашютистки, не решаясь толкнуть. Попробовал взять ее руку от косяка, но она показалась ему закаменелой.

— Антоша! — позвала Лехнова. — Антоша!

Богунец, стоящий в конце шеренги, отстегнул карабинчик фала от троса и пробрался к ней.

— Я здесь, Галина Терентьевна!

— Антоша, выкинь меня! Очень прошу! Назад не пойду!: Выкинь! Век буду тебе благодарна!

— Без церемоний?

— Все можно, Антошенька, все!

— Есть!

Богунец встал за Лехновой, резко ударил ее по напряженным рукам, и они будто сломались. Он прижал локти Лехновой к ее талии и, показалось всем, мягко тронул ниже пояса коленкой. Парашютистка вылетела из самолета.

— И я до дому! — Богунец прыгнул за ней.

На земле слышали, как двое, почти рядом раскачиваясь под сине-белыми полотнищами, горланили песню:

Когда они опустились, Богунец, помогая Лехновой собрать купол, вдруг замер, уставившись на нее.

— Галина Терентьевна!

— Что, Антоша?

— Вы помолодели лет на десять!

— Думаешь?

— Вижу. Честное слово, вижу! — воскликнул Богунец.

— Не знаю. Может быть. По правде, я чувствую, будто сбросила с плеч какую-то тяжесть. И знаешь, чего мне сейчас хочется, Антон?

— Плясать!

— Нет. Извини. Раньше я будто дремала. Понимаешь? Да нет, от тебя это далеко…

— Чего же вам хочется? — вытянулся по стойке «смирно» Богунец. — Мигом исполню!

— Стыдно говорить… Мне хочется целоваться…

День прошел в общем благополучии, если не считать обычных на Кольском полуострове капризов погоды: неожиданно прикатился с севера ветер. Упругая воздушная волна подхватила парашют Наташи Луговой. Удерживая ее «козлиный» вес, купол начал возноситься. Не снижаясь, девушка летела долго и приземлилась в пяти километрах от аэродрома, откуда ее привез на двухместном вертолете встревоженный Батурин.

И еще случай, который вроде бы порадовал пилотов ОСА: не решился совершить прыжок инспектор Гладиков. Шесть заходов на сброс сделал Ан-2, но инспектор так и не смог подняться с сиденья. Вдобавок на земле его вырвало.

— Как будем жить дальше? — спросил Квадрат, отведя его в сторонку.

— Наверное, мне надо уехать отсюда?

— Завтра я подпишу вам рапорт. Думаю, начальник управления не будет возражать…

Парашют. Прыжок. Несколько дней не сходили эти слова с уст пилотов. Но никто не мог предположить, что к ним придется вернуться очень скоро… И зазвучат они по-другому…

Они выполняли «огибающий полет». Иван Воеводин с инструкторского кресла поглядывал на юного монгольского летчика. Нет, не пропал даром труд, и этот последний из его группы пилот с отменной выдержкой и умением маневрирует между сопками, не боится малой высоты.

Можно со спокойной душой отбывать в родные края.

Сколько Воеводин повозился с этими ребятами, пока они овладели машиной и мудреной профессией метеоразведчика. Когда долго не получался какой-нибудь элемент полета, они огорчались до слез, как дети. Но монголы были чертовски самолюбивы, и это помогло. Бывало, до полуночи не дают спать, технический переводчик уже с ног валится, а им растолковывай, рисуй, пиши формулы.

Впереди холм с пологими спусками на запад, за ними должен быть огромный кусок желтых гоби — там аэродром.

«Как там Галя?» — об этом Воеводин вспоминал каждый раз, когда перед посадкой самолета на табло приборной доски загорались зеленые лампочки выпуска шасси. А полетов в Монголии он сделал триста шесть. Сегодня последний — триста седьмой.

Вздрогнул самолет, вытолнул шасси, блеснули зеленые лампочки. «Как там Галя», — на этот раз Воеводин вспомнил о письме, пришедшем вчера.

В письме убийственные слова. Как она их могла написать? Тому, что говорила перед отлетом в Монголию, он не поверил.

Через минуту бреющего полета стремительный лайнер-метеоразведчик, взъерошив закрылки, мягко опустился на аэродром.

«Все! — с удовольствием вздохнул Воеводин, отошел от самолета и внимательно посмотрел на него. — Не подвел, бродяга! Жаль, нельзя тебя здесь на чужбине капитально подлечить, да и дома, в эскадрилье, ждут не дождутся. Пока мы причесывали монгольские гоби да горки, у бортмеханика дочка родилась, у штурмана сын поступил в военное училище. Бортач красивое дэли своей ненаглядной везет, хвастался вчера этим халатом. Я тоже кое-что Гале купил… Зачем она прислала это письмо…»