Владимир Казаков - Голубые капитаны

На улице подвывал ранний студенец, высасывая из туч редкие мокрые хлопья снега. В церкви пахло сыростью. Тускло светился разноцветный витраж длинноовального окна за спиной Горюнова. Комэск поднял голову, посмотрел на хоры, обвел взглядом потолочные своды с облезлыми физиономиями святых. Лоскутами слезала кожа с темно-серого коня Георгия Победоносца. Копье в руке «победителя» съела плесень, и казалось, будто он замахнулся и сейчас бросит камень. Горюнов металлическим колпачком самописки ударил по звонкому боку пустого графина, и звук необычно быстро угас.

— Через неделю переберемся в новостройку. Готовы ли отделы штаба к эвакуации? — спросил Горюнов. — Здесь останутся только радисты и рында. Может быть, колокол заменим ревуном? Современно и громко.

— Пусть погорланит колокольчик. К душе он! — Пожилой вислоусый шофер с бензозаправщика громко высморкался в обширный платок.

— Не часто ли поминаем душу? Обвинял же нас Гладиков, что, используя атрибуты старины — церковь, колокол, мы скатываемся ко вздохам и мистике.

— Душа — понятие философское.

— Ты прав, Владимир Максимович, в бога давно никто не верит, а черта все-таки отпугивают! Талисманы, амулеты висят в кабинах. Перед полетом безбородые далеко не все бреются. Луговую, кроме тебя и Батурина, за штурвал никто сажать не желает.

— Старое поверье. Море всегда хочет взять себе женщину взамен той русалки, которую, по преданию, древний ирландский рыбак убил, не вняв ее мольбам о милосердии.

— Богунец с моим Павлом за убийство альбатроса отмутузили моториста с прибрежной метеостанции.

— Слегка, Михаил Михалыч. В альбатросе находят приют души погибших мореплавателей.

— Вот, товарищи, вы слышите объяснения замполита! Каково? Значит, прав Гладиков?

— Можно, стихотворение продекламирую? — спросил инженер-синоптик.

— Чье?

— Дело не в авторе.

— Давай. В ожидании прибытия Батурина я не начинаю деловую часть. Так что давай твой стишок, инженер!

Дальше там про «черную пятницу», про швабру, упавшую за борт, и так далее. И вот, когда боцман надоел молодому матросу, тот восклицает:

— Ну и в чем ты убедил нас?

— Не я вас, а боцман салаку!

— Молодой матрос оказался, слава богу, с воображением! — сказал, улыбнувшись, Донсков.

— Слышите? Слава богу! Замполит — и воздает славу всевышнему. Нужно прекращать!

— Не надо!

— Почему же, замполит? — прищурился Горюнов.

— Из маленьких традиционных игрушек создается большая романтика. Старые поверья отомрут, появятся новые, и ничего с этим не поделаешь. В городе свадебные кортежи видели? Автомобили заменили коней. Молодые обязательно кладут цветы к подножию статуи Ленина. Память о великом человеке? Да, но есть нюанс: новобрачные верят, что подобный ритуал, именно у памятника Ленину, поможет им сохранить любовь, создать крепкую семью. Чтобы жить, во что-то надо обязательно верить. Ведь о глупых мы до сих пор говорим: «без царя в голове!». Обычаи и суеверия, порою странные до нелепости, отомрут! Из добрых старых обычаев вытекут новые…

— Ладно, уговорили!.. Слышу, Павел подъехал. Наверное, Батурина привез… Синоптик, какую планируешь погоду?

— Разномастную, Михаил Михалыч. На Северном побережье уже есть «сморчки» — отдельные ледовые припаи. На плато Росвумчорр свирепеет минус. У нас завтра погостит погода ясная и довольно теплая. Недолго, конечно. Заметелит с насморком.

— В море?

— Сами понимаете.

— Будет работа аварийно-спасательной службе, — Горюнов вытянул руку в сторону открывшего дверь Батурина… — Опаздываешь! Докладывай коротко и побыстрее.

— Был. Разговаривал. Супруге Воеводина все равно, где его захоронят.

— Неужели? — взмахнул руками Ожников.

— Прошу встать и помолчать минуту!.. Садитесь… Как увековечим память погибшего товарища? — спросил Горюнов.

Высказывались сумбурно. Из коридора на порог заступил Галыга. Дальше идти не решался.

— Чего тебе, Степан Федорович? — спросил Донсков.

— У нас с Богунцом предложение насчет памятника.

— Подслушивал, что ли? — хмуро сказал Горюнов. — Не вижу Богунца.

— Ждет снаружи. Можно его позвать?

— Только быстро! — согласился Горюнов.

Через полминуты Галыга вернулся с Богунцом и начал торопясь, будто опасаясь, что его остановят:

— Средства, отпущенные профкомом, — капелешные! А нужен стоящий, каменный. Поручите нам с Антошей. Сработаем в лучшем виде. Только Николай Петрович поможет.

— Степан Федорович, вам известно, сколько городские скульпторы требуют за памятник?

— Об этом и говорю! Плевать на них. Мы осилим втроем. Николай Петрович нарисует. Камень привезем с Хибин. Мои руки еще способны погрохать молотком и зубилом.

— А Богунец что будет делать?

— Я лошадиная сила.

Горюнов приподнял широкие брови:

— Не понял?.. Мастера-а! Каменную куклу вы сделаете, а не памятник! Память о друзьях на уровне самодеятельности! Неужели, Галыга, ты на это согласен?

— Вообще-то, конечно… Предложил, чтобы знали… Вложить труд свой хотел. А нет… Антоша, говори!

Богунец, засовывая руку в карман, шагнул к столу командира.

— Вот! — И на край столешницы упала тонкая сиреневая книжица. — Если не согласны на предложение Степана — отдаю!

Горюнов заглянул в сберкнижку, крякнул, передал Батурину. Тот полистал, отдал рядом сидящему. Книжица пошла по рукам.

— Чего мечтал купить? — спросил Донсков.

— «Волгу» с прицепом для путешествий.

— Все отдаешь?

— Могу добавить наличными.

— Не заболел, Антоша? — ехидно спросил Ожников. — Я не один раз видел, как ты бухгалтера тряс за недоначисленный гривенник.

— Копейка-то трудовая, потом заробленная!

— Даришь или с отдачей?

— Некрасиво, товарищ метеорологический инженер, называть человека жлобом.

— Я только спросил…

— Я вам только ответил!

— А прицеп какой? — поинтересовался шофер бензозаправщика. — Что думаешь иметь за жертвоприношение?

— Не обижай, шеф!

— А ну, давайте, Богунец, двигайте отсюда! — поднялся из-за стола Горюнов, и лысина его порозовела. — Вы не жлоб! Очень благородный малый. Хотите на свои рублики! Как же ведь богатые меценаты сирым и нищим хлебальни, сиротские дома строят…