Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари

И другое возьми. У умных по любому вопросу своя точка зрения. Вот и получается, один в одну сторону тянет, другой — в другую, третий — еще куда-нибудь. От дураков мало проку, это верно, зато когда вместе соберутся — ого-го, монолит! Душа радуется.

Когда тебе, детка, доведется управлять государством, не о сытости и не об удовольствиях подданных пекись, а об их единстве. Видел у Меня как? Дома, деревья, лошади, штаны — все серое. Это сближает людей. И не думай, что чисто внешне.

И еще Мой тебе совет: не пренебрегай наукой! Ученые вообще-то довольно тупой народ, но штуки всякие, полезные придумывают неплохо. Мы, например, у себя рост людей полностью стабилизировали. Все, как гвардейцы, — чуть пониже меня. И на строевых занятиях — какой поворот ни скомандуй, а правый фланг не ниже левого. Это тоже, между прочим, неплохо служит благородной задаче полного единства мыслей, чувств, настроений.

— Да скучно же таким народом управлять! Сами ведь жалуетесь.

— Для нас, императоров, малыш, интересы государства выше личных интересов. И потом, опять же, не забывай важности контраста. Все одинаковые, а Я не одинаковый! Я как гигант среди подданных!

Карлик Седьмой, но Первый по мудрости и благородству, вскочил на ноги, расправил плечи, и, гордо задрав подбородок, вытянул тонкую цыплячью шейку, докрасна натертую тяжелой цепью. Потом сел, успокоился, загрустил даже.

— А вообще-то говоря, конечно, тоска зеленая, но… Что поделаешь! Мы, короли, не для своего удовольствия живем. Главное — чтобы им, Нашим подданным, хорошо было… Однако не буду тебя задерживать.

Так завершилась аудиенция.

— Я тут без тебя произвел небольшую разведку, — встретил меня Задира. — Дело — мрак! Все тут, в их стране, переделывать надо к чертям собачьим. Профессор вот, правда, со мной не соглашается…

— Это авантюризм и мальчишество — больше ничего. Нужна длительная научно-техническая и культурная революция, чтобы…

— Брось! — жизнерадостно блестя глазами, перебил Задира. — Просто они тут спят на ходу. Если этих сереньких пощекотать как следует, дать в руки по пистолету и показать, куда стрелять, — горы свернут! У меня уже хорошая компания начала подбираться: Кук, Люк, Тук, Фау… Тьфу, язык с такими именами сломаешь! Но ребята — будь здоров, я их уже убедил, что пора брать власть в свои руки. Все просили считать их моими друзьями. Ты посчитай, сколько в стране ушастиков и сколько этих свинячих господ-вымруков. А профессор нам бомбочек наконструирует. Правда, профессор?

— Не хотелось бы объяснять азы, но ход истории определяют не бомбы, а объективные законы развития.

— Ладно. Объективных законов тоже нам подбрось пару ящиков. В хорошем деле все пригодится, но упор все-таки сделай на бомбы. Эх, пулеметик бы хоть один!

— Вы что, тронулись тут без меня? — спрашиваю. — Они нас как почетных гостей теплом окружают, а мы…

— Что-то быстро ты из защитника слабых и униженных в гостя превратился. Сладким пирогом тебя во дворце накормили? Забыл, что тебя в гости-то, как собачку на веревочке, громилы эти привели? А ну-ка, пошли, гостенек, я тебе кое-что покажу.

Задира схватил меня за руку и почти силой потащил за собой. Следом вдоль стенок засеменили два горбатеньких вымрука. Впрочем, слишком коротенькие у них все-таки были ножки. Через пять минут карлики пропали из вида.

— Вот сюда… Теперь сюда…

Мы вошли в какие-то ворота и оказались на большом хорошо утоптанном плацу, над которым стоял сплошной гул. По всей площадке туда-сюда маршировали небольшие группы сереньких. За каждой группой наблюдал свой карлик. В одной руке у него был свисток, в другой — длинный гибкий хлыстик. Отряды то обозначали шаг на месте, то устремлялись вперед, совершая четко очень сложные повороты и перестроения, кололи чучела деревянными ружьями, кричали «ура» и снова маршировали, не то распевая, не то декламируя какие-то речевки на ходу.

— Строевая подготовка! — догадался я.

— И школа. Мяукалка правду сказала. Они все науки вот так, на ходу, хором разучивают. Подойди, послушай.

Я подошел. Прямо на нас двигалось с десяток вспотевших пропыленных ушастиков. С остервенением они ревели в такт: «Пятью пять — двадцать пять, как учил Великий».

Вот эта шеренга сделала дружно поворот направо, а на их место выплыла другая, повторявшая хором:

«Сила наша в нашей серости! Сила наша в нашей серости!..»

А вот проходят совсем малыши. Ого, эти поют. Марш какой-то. Чтобы лучше расслышать, мы пошли рядом. Дети не столько пели, сколько скандировали:

— Сто-ой! — закричал командовавший группой карлик. И, подскочив к одному из ушастиков, начал хлестать его по ногам, приговаривая:

— Опять рот впустую разеваешь?.. Опять слова не выучил?..

— Ах ты, каракатица кривобокая! — взорвался Задира, и не успел я опомниться, как вырванная из рук вымрука плеть гуляла по его собственным спине и бокам.

Карлик настолько оторопел, что даже не защищался, только таращил на Задиру полные недоумения глаза.

— Бунт? — шепотом спросил он. — Непослушание при исполнении?

Наконец-то, видимо, до него дошел смысл происходящего. Он бешено завертел глазами и, сунув в рот свисток, залился полицейской трелью.

— Оставь его, мы же тут чужие люди! — тянул я Задиру. Но с разных сторон к нам уже мчались со слоновьим топотом громилы-стражники. В руке оруженосца сверкнул топорик. Вряд ли он помог бы нам, но, к счастью, в эту минуту появились запыхавшиеся карлики-шпики, отставшие от нас возле дворца. Они что-то закричали стражникам, и свирепые лица тех сразу приняли обычное бессмысленно равнодушное выражение. Отхлестанный карлик, однако, выпучив глаза, продолжал свистеть. Похоже, что непослушание в Серляндии было настолько сверхъестественным событием, что фельдфебельский разум этого не вынес. Один из шпиков вынул изо рта рехнувшегося вымрука свисток, прихлопнул его несколько отвисшую челюсть и повернулся к нам.

— Мы будем вынуждены доложить КУДА ПОЛОЖЕНО о случившемся. А пока извольте пройти в свои комнаты.

Бедным ушастикам, оказавшимся свидетелями данной сцены, захлопнуть рты никто не догадался. Так и остались они на плацу, окаменевшие от испуга и удивления…