Евгений Некрасов - Диверсия Мухи

Как все дети преподобного Сана, врач был молодым, и Маша подумала, что обманет его влегкую. Может, он и не врач еще, а только фельдшер или даже медбрат.

Но врач оказался толковым. Постучав Маше по коленкам резиновым молоточком и тем же молоточком поводив у нее перед носом, он через минуту сказал, что сотрясения не находит. Еще через две не нашел и ушибов, если не считать си-нячищи на правом бедре (формой синячище здорово напоминал пистолет. Память о шторме, когда Маша висела на снастях, а плащ с пистолетом в кармане хлестал по ногам).

Это у тебя психогенное, сестра, – сделал вывод врач. – Спала нормально?

Маша кивнула.

Лечения никакого не нужно, тебя братство вылечит. Денек, два – и оттаешь.

Для ободранных рук он выдал мазь, сказав, что бинтовать не надо: на воздухе и в морской воде новая кожа быстрее нарастет. Оле велел:

Не оставляй ее одну, сестра. Походите на чай, на лекции, на море. Купайтесь побольше, вода в бухте не холодная. Только за буйки не заплывайте.

(Опять буйки!)

Знаю, – ответила Оля и за рукав потащила Машу на чай или, может, на лекцию.

По дороге им попался Ганс. Маша, помня его подозрительность, первая расцеловала благородного сына счастливой матери. Она была уверена, что эта встреча не случайная. И Ганс сказал именно то, чего Маша боялась час назад, когда сидела над коробкой с засвеченным кусочком пленки:

– А я искал тебя, сестра. Пойдем, нас ждут!

Старшему брату было под тридцать. Он уже лысел и, наверное, поэтому стригся почти наголо, делая вид, что так и задумано. Второй выглядел постарше Оли и помоложе доктора. Маша не дала бы ему больше двадцати двух. Однако главным здесь был он. Ганс называл его брат иерей, а лысеющего – брат казначей.

Началось все с обычных поцелуйчиков. Потом братья, отослав Ганса, уселись вдвоем за один письменный стол, как судьи. Сестра осталась стоять, потому что третьего стула в комнате не было. Ей задавали пустые вопросы: «Как доехала?», «Как тебе наша обитель, нравится?» Маша на все кивала: хорошо, отлично, полный восторг. Братья не замечали ничего особенного, и Маша поняла, что их совсем не интересуют ее ответы. Они просто тянут время.

Вошел Ганс с желтым чемоданом. Так и притаранил его вместе с женским бельем. У брата казначея сразу заблестели глаза. Сцапав чемодан и протянутый Машей брелок с ключиком, он скрылся в соседней комнате. Насколько Маша разбиралась в планировке странного дома, окна там не было. Значит, пошел в темноту, пленку проявлять.

Настал критический момент. Теперь все зависело от того, какую пленку вложили проверяющие в коробку с конфетами. Если просто чистый кусочек, то все в порядке, Маша заменила его таким же. Брат казначей увидит, что пленка не засвечена, и успокоится. Но ведь они могли вложить и часть отснятого кадра. Тогда, конечно, Машин чистый кусочек никого не обманет.

Ганс встал у двери, как будто случайно перекрыв Маше путь к отступлению. Пистолет ее остался в келье. Нельзя же таскать его с собой, когда на тебе легкая одежда, а братья и сестры норовят обняться. Она подумала, что так и сгорит, не имея при себе оружия. Впрочем, особых надежд на пистолет убитого телохранителя уже не было. Слишком далеко дом, и слишком вокруг много честных гансов…

Брат казначей вернулся минут через пять и строго уставился на Машу. Краем глаза она видела, как подобрался Ганс у двери. Точно, выход перекрывает. Бежать! Ганса она сделает походя, он только с виду накачанный, а характера нет. На маму обиделся, так теперь его преподобные братья лепят, как тесто…

Пауза что-то затянулась. Брат казначей пялился, хмуря брови; брат иерей смотрел со вниманием, но со стороны, как в театре. И тут до Маши дошло, что ее как маленькую берут на строгий взгляд. Нет у них ничего против нее! Слишком быстро закончил свою проверку брат казначей. За пять минут можно только убедиться, что пленка не начала темнеть в проявителе, стало быть, не засвечена. А если бы брат казначей ожидал увидеть на пленке картинку, то проявлял бы ее по всем правилам, с полчаса.

Брат иерей переглянулся с братом казначеем и экономным движением пальца показал Гансу на дверь.

Мир с вами, братья, – пятясь, попрощался Ганс. – И с тобой мир, сестра!

«Сестру» он сказал с особенной теплотой.

Когда за достойным сыном счастливой матери закрылась дверь, брат казначей по-свойски подмигнул Маше и доверительно заметил:

А как хотелось заглянуть! Маша кивнула.

Брат казначей с загадочным видом направился в темную комнату. Дверь он оставил распахнутой; Маша увидела на столе открытый чемодан, брошюрки, коробку конфет и кюветку, в которой проявлялась злосчастная пленка. Похудевший чемодан брат казначей выставил за дверь:

Забирай.

Вернулся к столу с конфетами в руках и, посмеиваясь, показал брату иерею снятый с коробки целлофан. У Маши сердце ушло в пятки: на просвет было видно, что целлофан сплошь заляпан отпечатками ее израненных пальцев! Однако братья отнеслись к этому с юмором.

Хотелось заглянуть, ой как хотелось! – Дразня Машу, брат казначей на волосок приоткрыл коробку и захлопнул. – Иди сюда, так и быть, покажу!

Маша, изображая любопытство, подошла к столу. Начинался разговор, по-настоящему интересный братьям, поэтому до них быстро дошло, что сестра Мария уж слишком немногословна. Брат иерей спросил, что с ней, и Маша написала в блокноте про автомобильную аварию.

Очень жаль, – опечалился брат иерей.

Наоборот, в случае чего не будет утечки.

Нам же не чтец-декламатор нужен, – сказал казначей. – By компрене?

Иерей намек понял и закивал, ему понравилась мысль. А Маша «компрене» только наполовину: в случае чего немая не проболтается. Осталось узнать, что это за случай такой, которого боится брат казначей.

– Сестра, а кто-нибудь знает об аварии? – спросил казначей.

Подумав об Оле и Соне, Маша показала два пальца. Брат казначей с довольным видом кивнул, и тогда она поняла, что у него-то на уме Ганс и брат-1. И еще Оля сказала об аварии врачу – всего, значит, пять человек, а не два.

Маша не стала исправлять свой нечаянный обман. Народ здесь сочувственный; можно не сомневаться, что Соня и Оля расскажут о ее беде другим сестрам, и к вечеру об аварии будут знать все. Брат казначей никогда не докопается, кто первый запустил тайную информацию (а она тайная, потому что в той аварии погиб человек)…

У врача была? – спросил брат иерей. «Была», – кивнула Маша.

Ну и отдыхай пока, не будем тебя мучить. Братья не поинтересовались, что сказал врач.

Значит, сами у него спросят. Плохо. Маша надеялась, что сотрясение мозга еще долго будет ее выручать. На него списались бы все ошибки. Как после аварии, когда Ганс, не получив чмоки в щечку, заподозрил в Маше чужую, а брат-1 ему – мол, что ты хочешь, когда она головкой ударенная!… Но врач не нашел сотрясения, и надо обходиться без этой палочки-выручалочки.