Владимир Мирнев - Живое дерево

— Мадагаскар? — удивился Николай. — Не знаешь? Недалеко от Китая находится.

— А вот нетушки, возле восточной Африки, — сказал Юра и незаметно стащил у Цыбульки конфету.

— А ты откуда знаешь? — не поверила Надя и покраснела. — У вас нет географии.

— А вот знаю, папа говорил.

— Отец сам небось не знает.

— А вот знает! А вот знает! А вот и знает!

— Ты, Юрка, вот что, ты лучше конфету Витькину положь на место, — пристыжённый, кашлянул Николай, окончивший восемь классов ещё два года тому назад.

— Чего? Я? Конфету? Какую? — невинно удивился Юра, сунул осторожно конфету Цыбульке под миску. — Сроду не брал. Наговаривает ещё.

Если старшего брата иногда удавалось провести, то Цыбульку провести невозможно. Он скривил губы и захныкал, словно пробуя, пора ли заплакать громче или подождать, соображая, как он, обиженный, будет вознаграждён. Самое неприятное впереди — Цыбулька, похныкав, всё же заголосит во всю мочь, что само по себе не принесёт большого удовольствия, но ведь Николай обязательно отвесит подзатыльник.

— На́ ещё мой сахар, — великодушно отдал Юра сахар, но этот жест примирения Цыбулька решительно отверг.

— Конфету! — зачастил он, посматривая сквозь растопыренные пальцы своими, не по годам хитрыми глазёнками на старшего брата, как бы приглашая того вступиться за него.

— Юрка, в лоб хочешь? — сказал Николай, сдвинул миску и увидел конфету. — Как сюда попала? Не знаешь?

Юра торопливо доедал свою кашу. Дело клонилось к неприятной развязке. Он повёл глазами туда-сюда, намечая пути к отступлению, скользнул незаметно со скамейки и, прихватив рукой сумку, заспешил к двери.

Рано он оказался на улице. Ещё не обсох плетень на солнечной стороне и мокро лоснился на солнце. Прозрачная синева покоилась над лесами и полями; волглый воздух бродил в низинах и лесах; по балкам стыдливо прятался низкий расползающийся туман. На краю села, куда направился Юра от нечего делать, на сухой навозной куче, обросшей гроздьями поганок, сидел пастух Данило и уминал хлеб с зелёным луком. Он даже не взглянул на Юру, так ему было приятно есть хлеб и лук, щуриться от тёплого солнца и чувствовать в себе живую связь с солнцем.

И оттого, что петухи возбуждённо кукарекают, скворцы поют, а жаворонки ведут завораживающие трели и чирикают вовсю воробьи, тебе тоже хочется как-то выразить восторг солнцу и ласковому теплу. Юра поскакал на одной ноге, пока не упал; потом поскакал на другой ноге, затем начал делать какие-то замысловатые круги, держа сумку на отлёте в правой руке, закружился, зафырчал и тут увидел Саньку Фомичёва.

Санька подбежал и сразу поделился новостью:

— Запустили новый спутник «Космос»!

— Если по-настоящему смотреть, Фомочка, на дело, то тебя в непроглядную и тёмную Вселенную никогда не возьмут, — многозначительно сказал Юра.

— Не возьмут? Ты чего, Борода? Что говоришь! Представляешь? Да меня — только замечтай я! Возьмут! Может, скажешь, моего брата не возьмут? В армии который? Он фотографию прислал, десять медалей на груди!

— Знаешь, Фомочка, к примеру, мой брат тоже служит, и он, между прочим, из лазерной пушки стреляет.

— А мой чего тогда? — обиделся Санька.

— А твой — не знаю, — ответил Юра, и они побежали в школу.

Юра сидел за второй партой у окна. Учитель Захар Никифорович Торба медленно, боком вдвинулся в класс, притворил осторожно дверь, всё ещё не поворачиваясь лицом к вставшим ученикам, так же боком, прихрамывая, направился к столу, поправил очки, облизал тонкие губы под прокуренными табачным дымом усами и тихо сказал:

— Здравствуйте, ребятки! Садитесь.

Ученики нестройно ответили и сели. Учитель, что-то обдумывая, глядел в раскрытый журнал, ожидая, когда установится тишина. Но через минуту раздался первый тяжкий вздох. Это Санька вспомнил тот уничтожающий Юрин взгляд — так смотрят на человека, в которого окончательно потеряна вера.

— Ребятки, подойдите к окну, — сказал учитель, сел и тяжело поморщился: у него болели почки.

Ребята вскочили и, толкаясь, старались протиснуться поближе к окну, терялись в догадках и вопросительно оглядывались на учителя. И неожиданно все увидели племенного жеребца Шторма. Лёгкий вздох радости прошелестел над прильнувшими к окну ребятами. Широкогрудый красавец вороной жеребец Шторм, в белых носочках на задних ногах, пританцовывая, выгнув тонкую шею и косясь чёрными глазищами по сторонам, подобрав круп, мелко-мелко переступал, отчего казалось, достаточно дяде Мите отпустить поводья, и Шторм, словно стрела, помчится вперёд. Но дядя Митя крепко держал поводья правой рукой, отведя настороженную левую руку в сторону и откинувшись сухим туловищем чуть-чуть назад. Гордо и недоступно сидел он на Шторме. Боясь неосторожным движением повредить спину жеребца, он ездил без седла. Каждое утро конюх дядя Митя выезжал на прогулку, но обычно проезжал по своей улице, чтобы видели, какого жеребца имеет колхоз, а главное, кто на нём ездит! Любой из ребят готов был все свои автоматы и ракеты отдать только за то, чтобы подержать поводья Шторма. Дядя Митя говорил, что такого жеребца нет во всей Омской области, во всей Сибири и даже во всём мире.

Жеребец всхрапывал, поводя головой, и тогда звенела наборная узда, звенела и кружилась у Юры голова. Нет, даже четыре новеньких автомашины, полученные колхозом в прошлом году, не затмили Шторма.

— Садитесь, ребятки, — сказал Захар Никифорович, когда Шторм скрылся из виду, оглядел ребят, прошёлся между партами. — Это я попросил конюха проехать перед школой. Ребятки, кто ещё видел такого коня, как Шторм?

Класс молчал. Никто не видел такого коня. Даже девочки, которых никак не заподозришь в любви к лошадям, молчали.

— Я видел, — сказал Юра.

— Где ты, Юра Бородин, видел? — спросил учитель, пристально посмотрел на Юру и начал листать журнал так медленно, что все решили: плохи Юрины дела.

— Чапай ездил на таком коне.

— Почему ты так решил? Откуда ты это знаешь?

— Я кино пять раз смотрел. Когда в атаку он мчался на коне, Захар Никифорович. У нас дома есть книжка про Чапаева, там нарисован такой жеребец. Ух, какой!

— Допустим, Юра, у Чапаева был такой жеребец, А теперь, ребятки, все напишут небольшое самостоятельное сочинение. Достаньте тетради и напишите: «Что я знаю о лошадях».

— А о гусёнке можно? — спросила Соня Кенкова. — У нас дикий гусёнок живёт. Мне его папа привёз.

Все повернулись к Соне и внимательно слушали. Дикие гуси редко посещали Фросино, потому что не было вблизи села ни озера, ни речки, ничего, кроме котлована, который они, видимо, не жаловали. Если бы речь шла о куропатках, воробьятах, сорочатах и других птенцах, тогда другое дело, но о гусёнке — это было интересно. Один Юра безучастно глядел в окно, будто уже тысячу раз видел диких гусят.