Анжелина Мелкумова - Тайна графа Эдельмута

— Нет поводов для беспокойства, ваше сиятельство. В замке нет монстра.

Уверенный ответ управляющего поставил в интересной теме точку. Беседа приостановилась. Граф погрузился в задумчивое молчание. Почти весь остаток обеда Эвелина ощущала на себе пристальный взгляд его водянистых глаз. Краснея и бледнея, она возила вилкой по тарелке, но от волнения не могла съесть ни кусочка.

— Почему на столе нет цветов? — спросил граф. — Велите принести из сада розы.

— Белые или розовые, ваше сиятельство?

— На ваше усмотрение, Бартоломеус, на ваше усмотрение. Того цвета, какой вам более приятен.

Звенела посуда, мигали свечи. Перед глазами уставшей от впечатлений девочки мелькали то унизанные перстнями пальцы графа, то длинноносый профиль управляющего, то круглая луна, выходящая из-за угловой башни замка…

Вошел слуга с ветками роз, поставил в вазу. Они были пышные, нежно-нежно-розовые и источали сладкий аромат.

Наконец обед закончился. Выслушав пожелания спокойной ночи, девочка с облегчением выскользнула из столовой.

Стоя перед зеркалом, Эвелина примеряла маленькую шляпку голубого бархата. Вообще, ей следовало страшно радоваться. В мгновение ока она стала богатой и знатной. Вся эта сказочная роскошь вокруг: и высокая кровать в кружевах и с балдахином, и большая кукла в пышном шелковом платье, и весь дом, и сад за окном — все принадлежало ей.

Кукла! Забыв про шляпу, Эвелина подбежала к кукле.

Она была очень большая, ростом почти с Эвелину. Лицо у нее было — лепная восковая маска, волосы настоящие, и оттого кукла смотрелась, как живая девочка. На щеках играл румянец, дорогой шелк шуршал, а на шляпочной ленте вышили крупными золотыми буквами: «От любящего папочки».

Ах, какая прелесть! «Изабель» — тут же нарекла ее Эвелина.

Тук-тук-тук! — постучались.

— Да! — воскликнула Эвелина, обернувшись.

Дверь приоткрылась, в дверную щель просунулись поочередно: два голубых глаза, курносый нос, потом худая шея. Внизу под ними несмело колыхалась синяя юбка и белый передник…

Но вот глаза два раза громко хлопнули. Белобрысые брови над ними решительно сдвинулись…

— Я в полном распоряжении вашего сиятельства! — доложила служанка, окончательно объявляясь в комнате.

Служанку звали Марион. Ростом она была ничуть не выше Эвелины. По стройности могла соперничать с метелкой для вытирания пыли. А бледная была…

— Как лебедь, — скромно похвалилась она, мельком глянув на себя в графское зеркало.

Лет Марион было столько же, сколько и ее госпоже — одиннадцать. Более того: она тоже была сиротой.

— Если не считать злой мачехи и ее подлого сынка, — рассказывала Марион, примостившись по настоянию Эвелины на кресле рядом с куклой.

Со времени смерти любимого отца и до вчерашнего утра Марион полагала свою жизнь сломанной, а судьбу — несчастной. Вы спросите: почему до вчерашнего утра? Потому что именно вчера она узнала про найденную дочь графа.

Вот, может быть, где перст судьбы, заподозрила бедная сирота. И обрадовав мачеху сообщением, что, возможно, та больше ее никогда не увидит, собрала котомку и без колебаний отправилась к графскому замку.

Расчет был верный. Поглядев на Марион, а потом на остальных жаждущих служить его дочери, граф понял: у этой худенькой и легонькой две добродетели — она не сможет много съесть и будет легка на помине.

— И вот мы здесь, — закончила свой маленький рассказ новоиспеченная служанка.

Кто — «мы», выяснилось тут же. Из-за синей юбки выглянуло ухо, два зеленых глаза, а потом и вся пушистая морда большого рыжего кота.

— Фауль просто не мог оставаться, — пояснила Марион. — Он был, так же как и я, глубоко нелюбим мачехой.

…Марион оказалась толковой служанкой. Застучали тарелочки, зазвенели чашечки — по графской опочивальне пронесся пленительный запах горячих гренок. Макали в мед, запивали молоком. Порядочно проголодавшись за обедом, Эвелина уплетала гренку за гренкой. Марион — о, ужас, если б увидел граф! — ела так, что за ушами трещало. Кот тоже не отставал. А наевшись гренок и напившись молока, свернулся уютным калачиком прямо посередке высокой кровати в кружевах и с балдахином.

До самой темноты играли с куклой Изабель, изображая из нее то мачеху, то матушку Молотильник, то «испорченную девчонку». Потом вздумали обследовать весь графский замок. О, это была замечательная идея!

Замок был такой большой и такой таинственный!..

Шли длинными извилистыми коридорами. Все дальше и дальше… через комнаты направо, налево… Открывая все новые и новые двери. Поднимаясь по лестницам… все выше и выше. Заглядывая в громадные резные комоды. Проскальзывая мимо строгих рыцарских статуй. Заныривая в просторные кресла с высокими спинками.

Да, он был очень-очень большой, ее собственный замок, с гордостью думалось Эвелине. Пожалуй, тут поместились бы три… пять… а то и дюжина сиротских приютов, что при монастыре Пигалиц.

В одной из комнаток, покрытый паутиной, висел большой портрет. На нем были изображены трое: дама с большими грустными глазами, пухлощекий младенец у нее на руках и рыцарь с орлиным носом и золотой цепью на груди.

— Клянусь Пресвятой Девой! — прошептала Марион, оглядываясь на портрет. — Эта дама — ваша покойная матушка! Те же глаза, тот же овал лица…

Да, пожалуй, не признать этого было нельзя. И в таком случае младенец на коленях должен быть никем иным, как самой Эвелиной. Большеглазая малышка в платье с пышными оборками забавлялась блестящей цепью на груди рыцаря.

Да, но кто в таком случае рыцарь?..

Только не отец, сходства абсолютно никакого.

Эвелина пробовала попристальнее разглядеть портрет.

Но портрет точно так же пристально воззрился на Эвелину. Черные глаза изображенного рыцаря смотрели прямо на девочку. И куда бы она ни двинулась, взгляд следовал за ней.

Стало жутко и как-то не по себе. В конце концов, смутившись, девочки выскользнули из комнаты вон.

Дальше… дальше… Коридор за коридором… Дверь за дверью… В какой-то момент обе пожалели, что не прихватили свечи. В замке было интересно, но пустынно. И давно заброшенные комнаты ничем не освещались. А вечерняя тьма быстро заполняла замок.

…Возвращались уже на ощупь. Ни зги не видя в темноте. Где же лестница, по которой они поднимались?

Девочки долго — может быть, час, а может, три — блуждали по комнатам: из одной во вторую, из второй в десятую… из десятой в двадцать пятую — путаясь в портьерах и налетая в темноте на столы и стулья.

— Ах, как нехорошо, что мы заблудились, — вздыхала Эвелина. — Может быть, граф волнуется и ищет нас повсюду?

А Марион некстати выглянула в окно. Оно было узкое, стрельчатое, это окно, располагалось высоко, и в него вообще можно было не выглядывать. Но Марион все ж таки привстала на цыпочки, потянулась и выглянула. И увидала круглую луну, сиявшую в ночном небе. И, конечно, тут же вспомнила про монстра.