Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной

Вот наконец и Оглухино, малая их родина!

Мячика его кузина Нитка Плугатырева встретила двояко — отругала и сытно накормила.

Федька вошел в дом, как и не уезжал, — отец и дед опять спорили. Отец говорил что-то не очень понятное:

— России прививают комплекс неполноценности. Мы его должны изжить. Хватит уже мусолить сталинский террор…

— Что-о? Ты думай, прежде чем скажешь, парень!

Федьке почему-то ужасно нравилось, что есть человек, который может вот так сказать его рослому, неторопливому в движениях, всегда уверенному в себе отцу: «Ты думай, парень!..»

Оба обернулись к вошедшему Федьке. Отец ласково потрепал по плечу, а дед сказал, улыбаясь:

— Вот и Федор припожаловал. По школе, видать, соскучился больно.

Федька остался доволен, что отец с дедом не лезли с расспросами — почему раньше обещанного, как да как он добирался. Нормальная встреча мужчин. Но что не спросили, хочет ли он поесть, — вот это они зря. Федька сразу понял, что матери дома нет.

— Все наоборот обстоит — комплекс-то изживается, когда у народа есть мужество назвать вещи своими именами! Именно «мусолить» — выражаясь на вашем языке! Вот немцы — из какого позора поднялись! За их преступления от них весь мир шарахнулся. Всеобщая ненависть и презрение — вот что их после войны окружало!

— Ну а как же это получилось-то у них?.. — вдруг заинтересовался Федькин отец.

— А вот так! Не знаешь разве — как? Сказали всему миру: «Да. Было! Было, люди добрые! Наша вина, мы допустили! Было ужасное, руками немцев сотворенное. Но никогда больше не будет! Сами осуждаем во всю мочь это наше страшное время — и отряхаем его прах со своих ног».

И только после этого — поднялись! Только так, а иначе никак невозможно, понятно тебе это? А мы все цепляемся за полы сталинской шинели, никак не отцепимся. Сапоги его лижем…

— Ну, Гитлера-то со Сталиным не надо равнять…

— Вот это ты правильно сказанул! Не надо! — Федька видел: деда уже несло. — Тут ты прав! Гитлер-то все-таки все больше чужие народы истреблял. Мерзко, подло, да хоть известное в мировой истории злодейство. А товарищ Сталин твой — тот миллионы своих безвинно уложил. Всю нашу вечную мерзлоту невинной кровью пропитал и костями наполнил. Ты вот нашего сибирского лучшего, я считаю, писателя, фронтовика, всю войну прошедшего, Виктора Петровича Астафьева уважаешь? — неожиданно спросил дед.

— Конечно, уважаю.

— Честный он был, по-твоему? Слову его ты доверяешь?

— Астафьеву я всегда доверял, — солидно так ответил Федькин отец.

— Тогда послушай вот… — дед взял с полки за его спиной журнал, — тут его беседа с корреспондентом посмертно напечатана. Он про наш собственный, отечественного извода фашизм говорит, доморощенный. Корреспондент его спрашивает: «А в чем вы видите главную опасность этого фашизма?» А Виктор Петрович вот что ему отвечает: «Он более агрессивен. Он закономерно выродился из коммунизма. А коммунизм натворил столько преступлений против своего народа, что Гитлер с его сворой выглядит просто кроликом по сравнению с нашими коммунистами». Усекаешь?

Отец молчал. «Переваривает», — подумал Федька. Отец в сравнении с дедом был тяжелодумом.

— Такого злодейства, как Сталин, до него никто не выдумал. Только после него уже — Пол Пот, ученик его верный…

Тут Федька не удержался — влез в разговор: смешное больно показалось имя — Пол Пот, вроде как у клоуна.

— Дед, а кто это?

— Кто? Коммунист один из Кампучии — это Камбоджа теперь называется. В Сорбонне учился! И выучился…

При слове «коммунист» отец недовольно поморщился.

— Ну какой он коммунист, батя…

Дед хищно оскалился.

— А, не нравится? Не вашего, значит, роду-племени — или помета, как тебе больше понравится. Тогда чьего же? Он учился у Мао Цзэдуна и у французских коммунистов — кто же он, по-твоему, а?

— Де-ед! — потянул его Федька за рукав. Хотелось не столько узнать (хотя тоже интересно), сколько хоть немного охладить спорящих. Тогда, может, и про еду вспомнят. Сам шарить по кастрюлям Федька не хотел. Такие споры, после которых отец выбегал обычно, что есть силы саданув дверью, Федька страсть как не любил. — А чего он делал-то, этот Пол Пот?

— Что? А вот собрал армию твоих ровесничков — до четырнадцати лет — и объяснил этой шпане, что для торжества замечательной коммунистической идеи надо как можно большему количеству умников черепа мотыгами разбивать и мозги их умные выпускать…

— Батя!.. — отец предостерегающе поднял ладонь.

Но Федька уже смотрел на деда с ужасом:

— Как — мотыгами?..

— А вот так. Острым концом раз по черепушке — и нет человека. Со всеми его знаниями и мыслями, с интеллектом. Интеллект-то совершенно излишен для усвоения идей Ленина и Мао, — дед и ухом не повел на предостерегающий жест сына, — они ж просты как валенок: грабь награбленное, богатый — твой враг, ученый — тоже. Убивай их во славу марксизма — и тебе уже на этом свете зачтется, тем более что никакого того света, как открыл товарищ Ленин, вовсе нет. И за какой-то год с небольшим — двух миллионов камбоджийцев как не бывало. Подростки — их только настропали́: они ж не думая, как оловянных солдатиков, людей валили. Целыми деревнями, семьями многодетными. Когда потом через сколько-то лет выбили их в леса — горы черепов нашли. В тропическом-то климате от человека быстро одни кости остаются. Пол Пот этот так в лесах и сдох потом. А что толку? Людей-то не вернешь.

— Зачем, деда, они это?..

— А ты у папани своего спроси, — ядовито сказал дед. — Ты его спроси — коммунистическая идея хоть где-нибудь без насилия и рек крови прививалась? Они ж, коммуняки, добра людям хотят! Лучше же их идеи для человечества нет. А с теми, кто сам своего блага не понимает, что прикажете делать? Не оставлять же их в полной умственной тьме. Мотыгой по голове или пулю в затылок — и дело с концом!

Отец как в рот воды набрал. А Федя смотрел на деда как совсем тупой. Как это людей убивать ради их же блага?.. А дед не унимался:

— Мао ж сказал — убить десять миллионов китайцев, для того чтобы сто миллионов жили при коммунизме.

— Ну это когда было! — заговорил, хоть и с неохотой, отец.

— Правильно. Мао давненько жил. А в наших сегодняшних учебниках про Сталина что писать стали, ты знаешь? Правда, откуда тебе знать, ты ведь этот учебник не читал…

— Ну, батя, если я сейчас сяду учебники читать — нам зимой жрать будет нечего!

— Ясное дело, ты человек занятой! Ну вот я сейчас тебе прочитаю — послушаешь три минутки, пока часы чинишь.

Отец уже минут двадцать ковырял тонюсенькой отверткой свои часы.