Аркадий Минчковский - Старик прячется в тень

— Сюда! Теперь полезем…

Каким-то образом он отыскал в темноте дыру возле самой земли и пополз в нее, увлекая за собой товарищей. Очутились в боковом отсеке подвала. С улицы, через окошечко-щель пробивался свет угасающего дня.

— Все! Тут не застукают.

Митря прислушался к тому, что делалось наверху. Кто-то бегал по сцене. Где-то шипела вода. Потом шипение стихло. А над головой все еще ходили и ходили.

— Нас ищут, — сдавленным голосом произнес Леня. — Милицию, наверно, вызвали.

— Не найдут. Сюда никто не залезет.

— А если ищейка?

— Ищейка, ясно, всюду найдет.

От этого спокойного Митриного заключения у Адриана заныло в животе. И тут они услышали, как рядом что-то заскрипело, и в щелях дощатой перегородки — она отделяла подвальный отсек от помещения над сценой — замелькал свет. Потом кто-то сверху спросил:

— Ну что там? Ничего не видать?

— Фонарем светят! — прошипел Митря, вглядываясь в щель.

— Нет, тут вроде ничего. Одна пыль. Сейчас подале гляну, — сказал другой голос за перегородкой.

Как только истосковавшийся в одиночестве, не знавший, что происходит с его друзьями, Ромчик услышал грохот машин и набат пожарного колокола, он понял — в театре случилось что-то неладное.

— Пожар, пожар!.. Театр подожгли!.. — кричали сбежавшиеся со всех сторон люди.

Ромчик покинул свой пост и вместе с другими побежал к машинам. Прибывшие пожарные сразу же принялись вскрывать нижние окна и взламывать двери, которые вели на сцену театра.

Толпа разрасталась с каждой минутой, но пожар не начинался. Дым повалил из разбитого окна слева и рассеялся.

— Чего же это, горит или не горит? Люди шумели, что ли?

— Не горит, значит, раз и дыму-то всего ничего было.

— Может, внутри горит?

— Воду-то, гляди, остановили.

— Учение, поди, у них опять… На машинах все учатся.

— Для учения тебе станут окна ломать!

Молоденький милиционер в лихо сдвинутой на затылок фуражке уговаривал собравшихся.

— Граждане хорошие, расходитесь по домам. Ничего тут такого не будет. Ложная тревога… Попрошу расходиться.

Ромчик отошел в сторону, но решил никуда не уходить. Он не мог понять, куда делись приятели.

Вот из распахнутых на сцену дверей вышли последние пожарные и милиционер. Пожарные свернули брезентовые шланги, уселись на лакированные скамейки своих машин и с грохотом и звоном уехали.

Толпа стала редеть и вскоре совсем разошлась. Ромчик остался один. Он снова направился в садик напротив. Пришел вечер, но мальчишки не появлялись. Куда же они все-таки запропастились? Ведь не сгорели же, раз не было настоящего пожара!

Ромчик стал размышлять. Если им удалось улизнуть, почему же они не приходят за ним? Да нет, конечно же, им здесь нельзя показываться. Может, про них уже что-нибудь знают. Увидят и сразу сцапают. А может, они уже дома и только и ждут, когда он придет. И Ромчик заторопился на улицу Профсоюзов.

Ближе всех жил Леня Стародубских. Ромчик вбежал во двор и поднялся на веранду. Мирно горела лампа под зеленым абажуром. За столом сидели Ленькины родители. Ленькина мать даже вздрогнула, когда Ромчик появился на веранде.

— Ой, а я думала, Леня!

— А его нету дома? — рассеянно пробормотал Ромчик, не придумав ничего лучше.

— Нет, а разве вы не вместе были?

— Нет. Я дома сидел, — бессовестно врал Ромчик, соображая, как бы ему поскорее уйти.

— Где же он может быть так поздно?

Ромчик пожал плечами.

— Может быть, где-нибудь с Адриахой…

Через две минуты Ромчик был у Адриановой калитки. На этот раз, чтобы не поднимать паники, решил действовать осторожней. Он проник в палисадник и заглянул под задернутую занавеску. И здесь все тихо. Сидит Вадим и сам с собой играет в шахматы. На столе самовар, а рядом Агафоновна вяжет на спицах. Адриашкина мама что-то пишет, а самого Адриана, значит, еще нет. Ромчик бесшумно выбрался из палисадника и побежал к дому Митри.

Но и у Митри во дворе был полный покой. В окнах не видно и света. На дверях висячий замок. Значит, Митрина мать еще не пришла с работы. На голубятне тоже тихо. Ни звука. Голуби спят на своих полочках.

Друзей нигде не было. Ромчик тяжело вздохнул и побрел домой. Мама его, конечно, тоже с ума сходит — куда он делся. До угла улицы Розы Люксембург Ромчик еще вглядывался в темнеющую даль дороги, надеясь услышать голоса товарищей. Но так ничего и не дождавшись, свернул влево и заспешил к своему дому.

А трое юных возмутителей городского спокойствия, затаившись, все еще сидели под сценой. На улице совсем затихло. Потом кто-то ходил по театру и хлопал дверями. Стемнело.

— Может, уже можно вылезать? — ныл Леня.

— Не скули!..

— Я есть хочу.

— Есть, есть! — передразнил его Митря. — А если там милиция? Только высунешь голову, тебя и цап!..

— Что же нам, до утра тут сидеть?

Адриан молчал. Он был больше всех виноват в том, что они очутились в таком положении. И спичку горящую обронил тоже он. Адриан был благодарен Митре, что тот об этом не вспоминал.

Но и Митре, видно, наскучило сидеть в темном подвале, и он решился.

— Пошли, что там ни есть… Я первый погляжу…

— А пролезем? — заволновался Леня.

— Говорю тебе, я сюда через эту дыру лез.

— Если человек голову просунет, значит, и весь вылезет, — пояснил Адриан.

И Митря полез в окошко. Проделал он это очень ловко и вскоре был уже на улице.

— Вроде, никого. Давайте сейчас, — прошипел Митря.

Следующим лез Леня. Ему пришлось потруднее. Митря тащил его за голову. Адриан подталкивал сзади. Леня пыхтел как паровоз и обливался потом. Последним лез Адриан. Он ободрал себе руку и потерял пуговицу от рубахи, но выбрался.

Наконец-то они высвободились из своей темницы. Где-то поблизости цокала копытами по мостовой лошадь и поскрипывали колеса.

— Пошли! — скомандовал Митря. Как-то само по себе получилось, что главным стал он.

Минута — и они уже были на улице, которая уходила под гору как раз напротив боковой стены театра. Улица темная, фонарей раз-два и обчелся.

Пошли сперва тихо, почти крадучись. Но чуть отдалившись от театра, ускорили шаг. Потом пошли быстрей и вдруг, не сговариваясь, все трое побежали. Бежали так, как, наверное, еще никогда в жизни не бегали. Причем, Леня со страха не отставал от друзей.

Остановились только на углу, где обычно расставались, возвращаясь с купанья. Отдышались у фонаря и наконец поглядели друг на друга. Вид у всех был отчаянный. Штаны в красной кирпичной пыли, в извести. Бывшие белые полосы на Митриной футболке почти слились с другими — оранжевыми. Леня к тому же ободрал колено, а у Адриана треснул по шву рукав рубашки.