Александр Кулешов - Как же быть?

Но однажды политика постучалась к нему в дверь.

Началось всё с совершенного пустяка. В городском театре состоялась премьера какой-то оперетки. Оперетка была ерундовой, о ней не стоило бы и говорить, но внимание она привлекла большое. Дело в том, что в главной роли выступала не просто бездарная, а, как написал позже в своём фельетоне Гуларт, «воинствующе бездарная» певичка. Директор театра, хотя её рекомендовали влиятельные лица, посидев на репетиции двадцать минут, сбежал, заткнув уши. На него стали нажимать, но он понимал: выпусти певичку на сцену, и с репутацией театра будет навсегда покончено.

Тогда покровитель певички, самый богатый и могущественный человек в городе, просто купил театр со всеми потрохами, выгнал директора и режиссёра и приказал отдать главную роль своей протеже. Запротестовал автор оперетты, но когда он увидел чек, предложенный ему за исключительные права на его произведение, он перестал возражать.

Запротестовали актёры. Их вышвырнули на улицу, набрали новую труппу — слава богу, безработных служителей муз в стране было более чех достаточно.

Премьера состоялась и, хотя основными зрителями были приглашённые миллионером друзья, окончилась полным провалом.

Присутствовавший на спектакле Гуларт, вернувшись домой, написал один из самых своих ядовитых и блестящих фельетонов, который передали в эфир «Правдивые вести», а на следующий день перепечатали семьдесят пять газет.

Певичке пришлось уехать из города, а её покровитель поклялся, что рассчитается с журналистом.

Он был достаточно опытен и умён, чтобы не идти напролом. Будучи слишком известной фигурой, Гуларт представлял собой немалую силу. Однако деньги, особенно когда их много, были ещё сильней. Сначала начало сокращаться число газет, печатавших Гуларта. Под разными предлогами они отказывались перепечатывать его материалы. Вернув неустойку, прекратили печатать, его книги два издательства. На предыдущие книги, хоть и вышли они давно, вдруг появились разгромные отзывы.

Гуларт недоумевал. Разобравшись, в чём дело, начал бороться. Собрав огромный материал о разных не очень чистых делах «первого человека в городе», он выступил по радио с серией комментариев.

Это стало началом конца. Адвокаты миллионера, обвинив Гуларта в клевете и искажении фактов, привлекли его к ответственности. Началась судебная тяжба. Свидетели Гуларта один за другим уезжали из города, отказывались от своих показаний, прятались. Судьи вели дело явно пристрастно. Денег не хватало.

Гуларт продал виллу, особняк, машину. Друзья и «Правдивые вести» помогали ему чем могли, собирали средства, устраивали собрания в его защиту, разоблачали подоплёку всего этого дела по радио.

Но, в конце концов, настал день, когда суд последней инстанции приговорил Гуларта к десяти тысячам штрафа и пяти годам тюрьмы.

В тот день миллионер устроил у себя дома ужин, причём камины в его огромном дворце топились книгами Гуларта…

Финал этой истории показался Лори несколько неожиданным. В тюрьме Гуларт подал заявление и был принят в члены коммунистической партии. Теперь (ему оставалось сидеть один год) он использовал своё право на одно письмо в месяц не для переписки с женой и сыном, а для отправки в «Правдивые вести» очередной статьи. Статьи его были такими же блестящими, как прежде, но касались они теперь не спектаклей и фильмов и не городских событий. Это были комментарии по вопросам внешней и внутренней политики страны. Тонкие, мудрые комментарии человека, прозревшего хоть и поздно, но навсегда.

От гонораров Гуларт, теперь человек разорённый, категорически отказывался в пользу «Правдивых вестей». И хотя многие сотрудники никогда не видели его, Гуларт считался столпом радиостанции и одним из лучших её сотрудников.

В «Правдивых вестях» работали люди, обладавшие если и не таким опытом, блеском и именем, как Гуларт, то не намного меньшим. Они без труда могли бы зарабатывать вдвое-втрое больше на том же «Западе-III». Их бы туда с удовольствием взяли. Некоторых не раз пытались переманить. Но они не идут. Остаются в «Правдивых вестях», где труднее, хуже, беднее, где нет ни тех возможностей, ни тех денег, которые они могли бы иметь.

Неужели есть что-то важнее денег и того, что они дают?

Ну, любовь… Это Лори понимал. За то, чтобы отказаться от Кенни, он бы и десять тысяч не взял. Или родители, дом свой… но ведь здесь речь шла о других людях, о чужих делах. Пускай каждый заботится о себе. Почему Лори должен беспокоиться о каком-то старом гонщике или повесившемся налоговом инспекторе, о рабочих, которым уменьшили зарплату, или Рибаре, который не хочет воевать и потому угодил в тюрьму?..

А о нём кто-нибудь думал, когда у него сгорел дом, погибли родители? Кто-нибудь поинтересовался его судьбой? И вообще, кто здесь думает о других, кроме таких чудаков, как эти «правдолюбцы»? Каждый думает лишь о себе.

Видно, так устроен мир. И ничего в нём изменить нельзя. Даже бог — Арк тому свидетель — помогает том, кто силён, богат, таким, как господин Леви или Гелиор, а не таким, как он Лори. Вот когда и он станет Гелиором, тогда и ему все будут улыбаться, даже тюремные надзиратели. Только пробиваться-то нужно самому. Зубами и когтями. Где уж тут думать о других…

А «правдолюбцы» думают. И они не старые дамы из филантропического общества, не наивные младенцы и не дураки, Они умные, опытные, энергичные ребята, знающие все ходы и выходы. Их не обманешь, не проведёшь. В то же время отдают свои силы какому-то пустому делу, пустякам. Эта мысль не давала Лори покоя. А то, что она не давала покоя, в свою очередь, раздражало его. Словно он в чём-то виноват! Ни в чём! Ни я чем! Все это глупости. Они делают своё дело, он — своё. Никому не мешает.

И всё же он ощущал порой непонятное чувство вины.

Выступление Шора состоялось в субботу. У микрофона его нельзя было узнать. Он говорил сдержанно, уверенно, спокойно. Сообщил, что в воскресенье состоятся очередные гонки, что, к сожалению, из-за алчности автомобильных фирм, выставляющих на них свои машины в целях рекламы, часты катастрофы. Что жить гонщиков, а порой и зрителей подвергается постоянной опасности, но это совершенно не волнует фабрикантов автомобилей. Наоборот, сенсационная гибель гонщика привлекает всеобщее внимание, об этом пишут все газеты. И это ещё больше способствует рекламе фирмы. В погоне за риском, за остротой зрелища организаторы гонок пренебрегают элементарными правилами безопасности.

Шор напомнил длинный список соревнований, закончившихся катастрофами, в том числе и здесь, в Сто первом; приводил имена, даты, число погибших гонщиков и зрителей.

В заключение он предупреждал, что и в воскресенье могут произойти драматические события, что некоторые фирмы, спекулируя на известных именах, стремятся разрекламировать свою, далёкую от совершенства, продукцию и что это может привести к печальным результатам. Никаких имён и названий он не приводил, чтобы не дать фирме «Маккензи» повода к судебному делу по обвинению в клевете.