Р. Стайн - Десять историй ужаса

Была тренировка. Мы закончили разминаться. Треннер Мэннинг рявкнул:

— Эй, Майк! Твой выход!

Во всех играх я всегда бил без промаха. На линии я шел четвертым. Оно и понятно: я был лучше всех.

Но сейчас мы просто тренировались. И тренеру нравилось менять нас местами, дабы мы не теряли хватки.

Я почувствовал, как напряглись все мои мускулы, когда я занял позицию для отбивания. Видите ли, у меня возникла проблема. Серьезная проблема. У меня был спортивный кризис.

В последнюю нашу игру я получал страйк-аут [2] Страйк-аут — пропущенный мяч. ( Прим. переводчика .) четыре раза!

А прошлые несколько тренировок? Джимми, питчер, посылал мне мяч — и всякий раз я отчаянно мазал.

Славный пауэр-хиттер, да? Я даже не мог попасть по мячу. И все об этом узнали. Я боялся, что в скором времени ко мне прилипнет прозвище «Мазила Майк»!

— Давай, Майк! — скомандовал тренер, когда я сделал несколько пробных взмахов. — Сосредоточься наконец. Ты же знаешь, завтра играем с Лэйклэндом за первое место.

— Да уж, Майк, лучше не лажай, — проворчал со своего места Джимми.

Я слегка пригнулся. Бита казалась неудобной. Тяжелой. Слишком тяжелой.

— Расслабься, — велел я себе. — Просто расслабься, и все будет как надо.

Мяч полетел. Высоко. Я его пропустил.

— Страйк! — заорал Рон у меня за спиной.

Я повернулся к нему:

— С каких это пор катчер объявляет страйки?

— С каких это пор пауэр-хиттер все время их получает? — огрызнулся он.

Все, приплыли. После такого стыдобища фиг расслабишься.

Я пытался повторить свой былой замах. Но бита казалась мне все тяжелее и тяжелее. И я видел, как мои товарищи по команде озабоченно качали головами.

После еще примерно десяти минут упражнений с битой (лучшее, чего я добился за все это время — послал мяч обратно в питчера) тренер решил кликнуть кого-нибудь со скамейки запасных.

— Слушай, Майк, — проговорил он, положив свою тяжелую ручищу мне на плечи, — ступай-ка ты домой и хорошенько отдохни перед завтрашней игрой.

Думаю, он старался не показывать раздражения. Но потом он все-таки не сдержался и добавил со злостью:

— Ты уж постарайся преодолеть свой кризис, приятель. Эта игра для всех очень важна.

Я поплелся с поля, чувствуя себя полным ничтожеством.

— Эй, Майк! Погоди секундочку! — Я сразу узнал бегущего ко мне парня. Это был Том Скотт, корреспондент с местного телевидения.

В Линнфилде школьному спорту придается огромное значение. Но чтобы репортеры являлись уже и на тренировки? Офигеть!

— Ты в порядке, Майк? — осведомился он. — Ты что-нибудь делаешь, чтобы преодолеть спортивный кризис?

— Пытаюсь, — промямлил я, чувствуя, что краснею. — Честное слово, пытаюсь. — Я вошел в школу и поспешил в раздевалку, сгорая от смущения.

Я быстро принял душ и переоделся. Мне хотелось убраться отсюда до окончания тренировки. Знал, что, если меня начнут поддевать, я сорвусь.

Несколько минут спустя я вышел из школы и поспешил к велосипедной стойке. Взор мой был устремлен в землю; я был погружен в собственные невеселые мысли.

— Что угодно бы сделал, лишь бы преодолеть кризис, — пробормотал я.

Я даже не видел этого странного человечка, пока чуть не сшиб его с ног.

— Ой. Простите, — пробормотал я.

Он улыбнулся.

— Я слышал твои слова. Тебе просто необходима бита полегче, — произнес он.

— Что? — Я в изумлении уставился на него.

Дядечка был одет в тяжелый черный шерстяной костюм. Голова его была маленькая, круглая, совершенно лысая, а кожа такая бледная, что он походил на электрическую лампочку!

Этот тип что, никогда не бывает на солнце?

— Что вы сказали? — переспросил я.

— Тебе нужна бита полегче, — повторил он. Глаза у него были будто серебряные. Когда его улыбка сделалась шире, вокруг них лучиками разбежались морщинки.

Только сейчас я заметил, что в одной руке он держит бейсбольную биту. Он поднял биту, чтобы я мог получше ее разглядеть.

Бита была выточена из блестящего черного дерева. Рукоять обмотана изолентой. Она явно была уже далеко не новой.

— Она очень легкая — и очень мощная, — проговорил мужчина. Он издал неприятный смешок, словно только что выдал отличную шутку.

— К-кто вы такой? — выдавил я, не сводя глаз с биты.

— Я фанат спорта, — ответил он. Свободной рукой он полез в карман пальто. Оттуда он вытащил визитную карточку и вручил ее мне.

Надпись на карточке гласила:

Мистер Смит, директор. Линнфилдский музей спорта.

Я вернул ему карточку. И снова посмотрел на биту.

— Вы хотите продать мне ее?

Он издал еще один смешок. И покачал блестящей лысой головой.

— Я дам ее тебе просто так, Майк. — Его странные серебристые глаза светились от какого-то странного возбуждения.

Разве я называл ему свое имя?

— Это очень хорошая бита. Ты полюбишь ее, — сказал он. — Очень мощная.

Лично я не видел в этой бите ничего особенного.

— И вы хотите отдать ее мне просто так?

Он кивнул:

— Бери-бери. Единственное что — ты должен дать мне одно обещание.

Так и знал, что где-то здесь кроется подвох!

— Какое обещание? — спросил я. Тучи заволокли солнце. В воздухе разливалась прохлада. Я чувствовал, как по тыльной стороне шеи пробежал холодок.

— Ты должен пообещать мне, что вернешь биту в музей — сразу после игры. Ты не будешь переодеваться. Ты не сбегаешь сначала домой. Ты сразу вернешь ее в мой музей. Все понял?

Он буквально сунул биту мне в руки.

«Да он сумасшедший! — подумал я. — Зачем я беру эту биту? Неужели я настолько отчаялся преодолеть свой спортивный кризис?»

Да!

Мои руки стиснули биту. Что-то я не видел в ней никакого отличия от той, которой пользовался сегодня.

И тут все мое тело пронизал холод. Ледяные пальцы мистера Смита сомкнулись на моем плече.

— Помни, — промолвил он, — верни биту тотчас же после игры.

Я кивнул и закинул биту на плечо. Затем подошел к велосипеду, отстегнул его и на полной скорости понесся прочь.

Следующий день выдался прохладным и ясным. Идеальный денек для бейсбола.

В раздевалке стоял шум и гам. Все ребята болтали и смеялись. Я же тихонько сидел в уголке, пытаясь не распсиховаться окончательно.

— Здорово, Майк! — воскликнул Джимми, кидая мне бутылку воды. — Мы с тобой. Мы верим в тебя, мужик!

— Точно. — Рон показал мне два больших пальца. — Мы знаем — ты не дашь нам продуть.

Я так нервничал, что чуть не уронил бутылку. Я открутил крышечку и жадно припал губами к горлышку.

«Я не облажаюсь, — твердил я себе. — Я не облажаюсь».

И вот настало время игры. Мы вышли на поле.

Тренер собрал нас всех возле скамьи, чтобы обсудить тактику.

— Я внес кое-какие изменения, — проговорил он, глядя прямо на меня.