Валерий Гусев - Грабеж средь бела дня

Часть мальчишек обязали все эти снежинки нанизать на нитки и развесить под потолком. У них это здорово получилось. Особенно когда к этому делу подключились наши мастера-осветители. Когда в актовый зал раскрывались двери и получался из-за этого сквозняк, когда по снежинкам и по потолку забегали световые зайчики, то казалось, будто в зале идет прекрасный густой настоящий новогодний снег.

А с шариками не очень получилось. Во-первых, когда их надували, они лопались. А во-вторых, они здорово красились. И наши бедные девочки некоторое время ходили с раздутыми щеками от постоянных усилий, плохо слышали от постоянного треска, а главное – все перемазанные в разные цвета.

Бонифаций страшно разозлился и послал меня за Фигой. Когда он пришел, Бонифаций сказал ему:

– Жора, сядь вот здесь, в уголке. И поработай.

Он поставил перед охранником большую картонную коробку, набитую сдутыми шариками, и заставил его их надувать.

– Пожалуйста! – ухмыльнулся (или ухмыльнулась?) Фига. – С нашим удовольствием. – И он набрал воздуху в свою широченную грудь.

«Наше удовольствие» закончилось, когда пятый по счету шарик взорвался у него под носом. А так как Фига выбирал шарики разного цвета в надежде, что какие-то из них выдержат, то его плоское лицо стало похоже на палитру живописца, где в художественном беспорядке смешиваются все цвета радуги.

Тут он разозлился, забрал коробку и, рявкнув: «Ну я ему устрою!», отправился на рынок.

Бонифаций посмотрел ему вслед и сказал:

– Сейчас он продавца заставит шарики надувать.

В общем, работа шла дружно и весело. Однако Алешка, ползая по листу ватмана, не забывал о нашем деле. И никто, глядя на него, не догадывался, что он выполнял при этом и другую задачу. Главную.

Он размашисто водил карандашом, бросал смелые мазки гуашью и все время ворчал:

– Вот, ерундой занимаюсь. А у меня дом без присмотра. Хозяйство.

– А дома корова голодная, что ли? – спросил его Санек. А Корзинкина прислушалась.

Лешка многозначительно (и расчетливо) промолчал. Сменил воду в банке, сполоснул кисти. Оглядел впечатляющее панно под названием «Двенадцать месяцев», где бравый Январь был подозрительно похож на нашего директора. Даже узоры на плечах его зимней шубы неуловимо напоминали офицерские погоны.

– Все, – сказал Алешка. – На сегодня хватит. Игорь Зиновьевич, я пошел домой. У меня там… – И он покрутил головой.

– Странно, – признался Бонифаций, – то тебя из школы домой не выгонишь, то ты сам домой рвешься.

– У меня задание от папы, – громким голосом, «по секрету», сообщил ему Алешка. – Дом караулить. Квартиру стеречь. Папа премию получил. В размере сколько-то окладов. Украдут еще. А он собирается материалы для дачи купить. Целый «КамАЗ» с прицепом.

Ребята, конечно, прислушивались к разговору – интересно все-таки, когда кто-то премию получает в размере «КамАЗа» с прицепом. Но Лешка на достигнутом не остановился, он очень увлекающаяся натура, как мама про него говорит. Он еще шире распахнул глаза и задрал хохолок на макушке:

– А на остальные деньги папа обещал нам винтовку купить. За тыщу баксов.

– Хвастунишка, – усмехнулся Бонифаций. – Фантазер. Ну беги, ладно. Но имей в виду – три дня до бала осталось.

– Не подведу, – сказал Алешка. И вышел из зала.

А Жучков посмотрел ему вслед. И тоже вышел. Но не привлекая к себе внимания.

А я вышел вслед за ним. Тоже не привлекая к себе внимания.

Жучков догнал Алешку в раздевалке и о чем-то его спросил. Алешка что-то ему ответил и, наскоро одевшись, помчался домой. А Жучков, наскоро одевшись, помчался в другую сторону.

И я помчался в ту же сторону, по следу Жучкова. Причем без особых предосторожностей, потому что он мчался как угорелый. Как от бешеной собаки. По направлению к оврагу.

Возле красочного рекламного щита черных магов и мировых чародеев Жучков притормозил, потому что чуть не столкнулся с каким-то пацаном. Толян схватил пацана за рукав и спросил:

– Батя твой на месте?

– Сеанс проводит, – кивнул пацан. – А тебе чего?

– Надо! – и Жучков, не оглядываясь, помчался дальше, в самый Ведьмин угол, и скрылся в подъезде двухэтажного дома. А пацан столкнулся теперь со мной. Это был Витек Орликов из шестого «А». Значит, успел я подумать, он сын рыжего гипнотизера Орлянского. Орлянский – это, наверное, псевдоним, как у эстрадного артиста, для красоты и внушительности. И не этот ли рыжий хвостатый Орлянский сидел за рулем, когда нас с Алешкой пытались похитить?

Ну вот, кое-что проясняется. А Жучков, скорее всего, прибежал к Орлянскому доложить, что нашел следующую жертву. Дураков таких нашел. Вроде нас с Алешкой. Которые во все горло хвастаются «КамАЗом» денег.

…Ладно, всякое дело надо доводить до конца: нам об этом каждый день твердят – то дома, то в школе. Поэтому я решил все-таки окончательно убедиться, что Жучков к гипнотизеру помчался неспроста.

Дверь мне открыла какая-то задумчивая жующая тетка, наверное, пациентка. Потому что она сразу же спросила меня:

– На гипноз? За мной будешь.

Из-за ее широкой спины я осторожно заглянул в прихожую-приемную. В этот раз она была полна народа. Пациентов то есть. Только Жучка в ней не было.

Телевизор с выключенным звуком работал вовсю. На его экране мельтешили какие-то драчуны и ползали по нему тараканы. Но на них никто не смотрел – все с интересом и даже с некоторым опасением прислушивались к монотонному голосу Орлянского, который доносился из-за закрытой двери его врачебного кабинета.

Я вошел, прислонился к стене поближе к этой двери и тоже стал прислушиваться.

Жучок был там и, наверное, стоял рядом с дверью, потому что его голос я слышал вполне отчетливо. Но ничего особенного он не сказал. А если сказал, то гораздо раньше, пока я его догонял.

Гипнотизер спросил его:

– А чего ты ко мне прибежал?

– Да батя сегодня поздно придет.

– Ладно, посиди, я сейчас закончу. – И он продолжил свою работу с пациентом. – Спать, спать, спать… – монотонно, ровно и мягко журчал его голос. – Вы засыпаете. Вам тепло и уютно. Вы забыли обо всех неприятностях и болезнях. – И вот тут его речь стала тверже, резче и настойчивей: – Ваши суставы размягчаются, позвоночник распрямляется. Ничего не хрустит, не скрипит, не цепляется. Вы больше не будете кряхтеть и охать. К вам вернулась беззаботная молодость…

Дальше я не стал слушать – во-первых, побоялся, что меня увидит Жучков, а во-вторых… Во-вторых, у меня стала появляться и прорастать, как робкая травка ранней весной, неясная еще мысль…

Я оторвался от стены и пошел к выходу. Тетка, которая меня впустила, быстро что-то дожевала, проглотила и сказала мне вслед ехидно:

– Испугался пацан.