Р. Стайн - Пропавшая девушка

В ночь на пятницу намело чуть ли не на фут снега, настоящего, плотного снега, что так восхитительно хрупает под ногами. Когда же, наконец, взошло солнце, весь город засиял мириадами снежных искр.

В субботу я помогал отцу в магазине. Ехали мы туда в почти полном молчании. Ривер-Роуд успели расчистить, но наш автомобиль все равно слегка заносило на поворотах. Папа отыскал свою любимую радиостанцию, крутившую музыку-кантри, и врубил ее на полную громкость. Наверное, ему попросту не хотелось со мной разговаривать.

Он даже не сообщил мне, что наш магазин разжился двумя новенькими «Полярисами». Когда-то я смерть как хотел погонять на таком. Видите ли, эти красавцы способны пройти где угодно. Они божественны .

Однако я понимал, что сейчас лучше и не просить. Должно было пройти еще очень немало времени, прежде он снова станет мне доверять. Всю неделю он был крайне молчалив. Он не бушевал, не читал долгих нравоучений, не предлагал перетереть по душам, «как мужчина с мужчиной». Он сказал только, что очень во мне разочаровался.

Мама же, по ее собственным словам, была скорее напугана, чем рассержена. Разумеется, ее весьма огорчало, что я не был откровенен ни с ней, ни с отцом, даже когда попал в серьезную передрягу. Папа же был рад и тому, что я остался цел и невредим. Оба они понимали, что я был на волосок от гибели… и что человек, подстроивший нам эту автокатастрофу, до сих пор разгуливает на свободе.

Дел в магазине оказалось невпроворот, поскольку всем хотелось погонять на свежем снегу. Сначала я долго стоял за кассой. Потом разъяснял новым покупателям разницу между моделями саней.

Время от времени я проверял телефон. Надеялся, что позвонит Лиззи. С того вечера, как она украла кольцо моей матери, от нее не было ни слуху, ни духу.

Может, следовало известить об этом полицию?

Впрочем, сейчас это казалось совершенно не важным. В том смысле, что никак не помогло бы в розыске и поимке Энджела. К тому же, я все еще лелеял нелепую надежду, что она сможет мне все объяснить. Я не мог выбросить из головы нашего долгого поцелуя… как она удерживала мою голову и как отчаянно льнула ко мне…

Я не хотел, чтобы она оказалась воровкой. Я не хотел, чтобы у нее были неприятности. Я не из тех ребят, что вечно витают в облаках. Хоть кого спросите. Вам наверняка скажут, что я самый что ни на есть приземленный, рассудительный человек. И тем не менее, я буквально грезил о Лиззи.

Сказать по правде, я не мог выбросить ее из головы.

Так почему же она не выходила на связь? Почему не пришла меня навестить? Наверняка ведь она слышала об аварии, о том, что случилось с Гейбом…

Немолодая пара, одетая в одинаковые синие пуховики с капюшонами, какие, должно быть, носят разве что на Аляске, взяла напрокат двух «Арктических кошек». Я принял у них кредитку. Мужик обстоятельно рассказывал мне, что на снегоходах они катаются впервые. Я кивал, а сам почти не слушал его. Я убеждал себя сосредоточиться на работе. Но это было нелегко.

Вернувшись домой около пяти, я обнаружил, что в гостиной меня дожидаются Диего и Кэтрин. Мама угостила их горячим какао с зефиром, и они сидели рядышком на зеленой кушетке с зелеными чашечками в руках.

Я кинул куртку на стул и прошел в комнату.

— Эй, как дела?

Волосы Кэтрин спадали на лицо, словно она забыла причесаться. На ней был лыжный свитер в красно-голубую полоску, синяя юбка и черные леггинсы. Диего был в обычном своем прикиде — огромной бордово-серой толстовке с эмблемой нашей школы и потертых джинсах.

— Твоя мама сказала, что ты был в магазине, — сказала Кэтрин. — Все нормально?

Мне кажется, Кэтрин восприняла смерть Гейба тяжелее, чем любой из нас. Я даже не знал, что они были настолько близки. Нестерпима была сама мысль, что кто-то, кто был нам так дорог, кого мы видели каждый день, внезапно ушел от нас. Ушел безвозвратно.

Кэтрин, казалось, вот-вот разревется. У Диего на верхней губе застыли шоколадные «усы». Он даже не пытался их стереть.

Я упал в кресло напротив них.

— В магазине был полный капец. Сами знаете, свежий снег. Всем охота покататься.

— Когда в последний раз, мы катались на снегоходах, это был последний раз, когда я была счастлива, — проговорила Кэтрин, уткнувшись взглядом в кружку с какао, стоявшую у нее на коленях.

Диего обнял ее рукой за плечи, пытаясь утешить.

— Есть что новенькое по этому выродку? — спросил он. — Полиция не напала еще на след? Ты хоть что-нибудь слышал обо всем об этом?

Я покачал головой.

— Вообще ничего.

— И что же нам делать все это время? — спросила Кэтрин срывающимся голосом. — В смысле, прикинемся, что все хорошо? Будем себя вести нормально, как будто нет никакого сбрендившего маньяка, который пытается нас всех перебить?

Ответить я не успел. Мы дружно повернулись на громкий стук во входную дверь. Я вскочил и подбежал к ней. На всякий случай я выглянул в окно гостиной, но окно настолько замерзло, что разглядеть посетителя я не смог.

Мама подоспела к двери одновременно со мной. Приоткрыв дверь, я уставился на полицейского. Уже сгустились темно-синие сумерки, а фонарь над крыльцом не горел. Лишь через несколько секунд я узнал в стоявшей на крыльце фигуре офицера Гонзалес. Благо и форменная зимняя шапка-ушанка отчасти скрывала ее лицо.

— Могу я войти?

Мы с мамой отступили в сторонку, давая ей дорогу. Она отряхнула тяжелые ботинки на коврике с надписью «МИЛОСТИ ПРОСИМ!», сняла свои черные перчатки и затолкала их в карманы куртки.

— Простите, что прерываю, — сказала она.

— У вас есть новости? — спросила мама.

— Не совсем, — отозвалась Гонзалес. Тут она увидела Диего и Кэтрин, напряженно застывших посреди гостиной. — О, превосходно. Тут и другие ваши друзья. — Она направилась к ним, а мы с мамой последовали за ней.

— Возможно, кто-нибудь из вас сумеет дать мне хоть какую-то информацию об этой девочке, Лиззи Уокер, — произнесла Гонзалес.

— Зачем? — удивился я. — Вы же сказали, что свяжетесь с руководством школы и…

Офицер Гонзалес пристально посмотрела на меня.

— В школе нет записей о Лиззи Уокер, — сказала она. — Абсолютно никаких.

Я проснулся следующим утром с мыслями о Лиззи. Сон не отпускал меня. Во сне я разговаривал с Лиззи по телефону. На протяжении всего сна. При этом я видел нас обоих, одновременно. Мы словно бы находились в одной и той же комнате и, тем не менее, продолжали долгий телефонный разговор.

Моргая спросонья, я никак не мог вспомнить, о чем мы говорили. Сон начал выветриваться из головы; я сел и уставился на трепещущие занавески. Комната была выстужена. Я не помнил, чтобы оставлял окно открытым.