Анна Кальма - Дети горчичного рая

И Василь, и Джон Майнард, и Пабло, и Нэнси, и все другие мальчики и девочки были в восторге от письма и заранее воображали, как будет обозлена надменная девчонка.

– А кто же понесет письмо? – спросила вдруг Нэнси.

– Никто. Мы отправим его по почте, – сказал Джой. – Попросим дядю Поста, чтобы он проследил за его доставкой.

На этом и порешили.

Между тем дядя Пост, о котором шла речь, в эту самую минуту находился у Салли Робинсон. Он пришел, против своего обыкновения, пешком и даже без своего знаменитого рожка. Вместо форменной фуражки на его седой голове нелепо торчала какая-то старая шапчонка, то и дело сползавшая на глаза. Весь вид старика, его преувеличенно суетливые движения были так необычны, что Салли, хотя и поглощенная своими собственными заботами и горестями, тотчас это заметила.

– Что с вами приключилось, дядя Пост? – спросила она. – Почему вы не на автомобиле? И что это за шляпа на вас?

Дядя Пост как-то неопределенно крякнул и полез в карман. Он вытащил оттуда две бумажки по сто долларов и смущенно положил их на стол.

– Пожалуйста, мэм, присоедините их к тем деньгам, которые вы собрали, – сказал он покашливая. – Хочу, чтобы и моя доля была в этом деле… Деньги честные, можете не сомневаться, – прибавил он.

– Благодарю вас, дядя Пост, – просто и сердечно сказала Салли. – Только зачем так много? Вам самому могут понадобиться деньги, а для наших заключенных, я надеюсь, мы скоро соберем недостающую сумму.

– Нечего медлить, надо поскорее освобождать их, – решительно сказал дядя Пост, – а то неизвестно, что еще взбредет в голову хозяевам: вдруг возьмут и отправят их на необитаемый остров, чтобы они тут не заражали людей своим вольным духом.

Он говорил вполне серьезно, даже с горечью. Салли снова и еще пристальнее поглядела на него.

– Все-таки вы мне не сказали, что с вами, дядя Пост, – с тревогой повторила она, заметив, как сильно похудел старик, сколько новых глубоких морщин появилось у него на лице.

– Ровным счетом ничего, – отмахнулся дядя Пост. – Все в порядке, мэм, уверяю вас. Возьмите же деньги, одолжите старика, – настаивал он. – Хочется мне еще поглядеть, как ваш мальчик, и мистер Ричардсон, и Джемс, и остальные пройдут свободно, без конвойных, по городу… И хочется натянуть нос всем этим судьям, честное слово!

И, когда Салли взяла двести долларов, составлявших все богатство старика, и положила их в тот ящик, где хранились деньги, предназначенные для выкупа, дядя Пост ушел со спокойным сердцем.

Старик не хотел огорчать и без того опечаленную женщину и ничего не сказал о себе. Он не сказал, что сейчас же после суда его уволили из почтовой конторы, заявив, что в государственных учреждениях не должно быть людей, защищающих коммунистов. Он не сказал, что продал свой автомобиль какому-то небогатому фермеру и навсегда лишился своего оливкового механизма только для того, чтобы внести пару сотен долларов на выкуп друзей.

Нет, никогда уж не затрубит в свой рожок дядя Пост!

Но этот милый, благородный старик, выброшенный из жизни слугами Большого Босса, наверно, еще встретится нам, не может не встретиться, потому что он тоже солдат мира и справедливости и будет бороться до конца.

Коробка жевательной резинки подходила к концу. В доме были съедены все печенья, выпито все имбирное пиво, обшарены полки в кладовой. Чего только не придумаешь со скуки!

Молодые джентльмены бродили по комнатам, разглядывали в сотый раз семейный альбом, боксировали, играли даже в бридж, причем Фэйни, как всегда, обыграл Роя, – ничто не помогало: скука продолжала свою разрушительную работу.

Мистера Мак-Магона с самых сумерек не было дома, его жена рано заперлась у себя в спальне (вероятно, опасаясь молодежи). Приятели, таким образом, были предоставлены самим себе. Выходить не имело смысла: дождь хлестал, как из брандспойта; сквозь мрак, как заблудившиеся звезды, мерцали рекламы; груды мокрых, раскисших листьев покрывали тротуары. Даже капли, барабанившие через правильные промежутки времени по железному навесу крыши, и те действовали удручающе на юных джентльменов.

– А… а-а… – Фэйни зевнул во всю челюсть. – Ну и тощища! Хоть бы зашел кто-нибудь…

– Угу, – согласился Рой, – чертовски длинный вечер. Не знаешь прямо, куда себя девать.

– Хоть бы Кэт была дома, и то развлечение (зевок), подразнили бы (зевок) – все-таки не так было бы скучно!

– С тех пор как старик отправил ее в пансион, твоя мать, по-видимому, очень тоскует, – осторожно заметил Рой.

– Она скоро утешится, будь покоен, – отозвался Фэйни. – Кэтрин наверняка вышибут из пансиона и вернут в отчий дом. – Он хлопнул себя по лбу: – Ах я олух! Да ведь ты еще не знаешь наших новостей, Рой!

– А что? Что такое? – слегка оживился южанин.

– – Я забыл тебе сказать: позавчера наш старик получил письмо от начальницы пансиона. Ох, и бесился же он! Начальница написала, что моя обожаемая сестрица – первейшая драчунья и облюбовала себе, по ее выражению, «постоянную жертву» – воспитанницу мисс П. Причард. Но хуже всего, что к старику по следам этого письма явилась мамаша Патриции – помнишь, такое страшное чучело – и стала наступать на па и грозить, что пожалуется самому Большому Боссу. Ну, старик, конечно, здорово струсил и обещал написать Кэт грозное послание, чтобы она там унялась. Но я-то знаю, ее непременно исключат, – добавил убежденно Фэйни. – И чего они там не поделили с Патрицией, понять не могу!

– Сердце женщины – тайна, – с важностью заметил Рой. – А все-таки я скажу: с тех пор как Патриция уехала в пансион, у нас в классе не осталось ни одной хорошенькой девочки. Не считать же за хорошенькую Мери!

– Представь, она еще и важничает, эта уродина! – с негодованием воскликнул Фэйни. – Делает вид, что не замечает нас.

– Ничего, – сказал Рой, – зато ты можешь радоваться, что избавился от Робинсона!

Фэйни шумно вздохнул и зашагал по комнате.

– Радоваться! А чему тут радоваться? – плаксиво закричал он вдруг. – Старостой-то выбрали все-таки не меня, а этого крикуна – Беннета! Ты тоже хорош! Когда выбирали Беннета, ты даже не явился в класс, чтобы поддержать меня! Эх, ты, а еще собирался стать политическим деятелем, губернатором штата!.. Недаром мой па говорит, что твой дед был пустым болтуном. Ты тоже, оказывается, не лучше!

– Повтори, что ты сказал! – вспыхнул Рой и угрожающе надвинулся на Фэйни.

Тот мгновенно струсил.

– Что я сказал? Ничего я не сказал. Что ты ко мне привязываешься! – заныл он, отступая на всякий случай к дверям. – Почему меня не выбрали старостой?

– Потому что ты не пользуешься популярностью. – Южанин с удовольствием произносил эти «взрослые» слова. – А сказать проще: ты порядочная скотина, Фэйни, и класс тебя не любит. Это факт. Но ты не огорчайся, – миролюбиво добавил Рой, – и поумнее тебя люди проваливаются. Вот, например, старик Миллард…