Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Именно в этом — в изменении значения некоторых важных понятий — заключалось самое серьезное прегрешение Тиндейла. Вместо «церкви» употреблялось слово «конгрегация», вместо «священника» — «старший священнослужитель»; «епитимья», «милосердие», «благодать» и «исповедь» были опущены. Позже Тиндейл отмечал: «Я никогда сознательно не исправлял ни единого слога в Слове Божьем», однако представителям церкви было вполне очевидно, что на его сознание сильно повлияли труды Мартина Лютера. В действительности Тиндейл отвергал роль церкви в решении духовных вопросов и верил в невидимый сонм верующих, известных одному Богу. Он также включил перевод лютеровского «Предисловия к Посланию св. Павла к римлянам», и один молодой человек, Роберт Пламптон, писал своей матери: «Если вам будет угодно прочесть это предисловие, вы увидите, какие удивительные откровения в нем скрыты». Английская Библия стала сенсацией и откровением; ее перевод явился достижением, намного превосходящим все труды «новой» теологии и памфлеты с антиклерикальными изысканиями. Она попала точно в цель, словно как если бы Божественная истина была наконец раскрыта. Библия перестала быть тайным и мистическим текстом, короткие выдержки из которого невнятно бормотали священники; теперь она в буквальном смысле слова стала открытой книгой.

Книгу напечатали в вольном городе Вормсе, на реке Рейн, и вскоре она оказалась в Англии, где стала тайно распространяться среди жителей. Копии продавались за 3 шиллинга 2 пенса [13] В тогдашнем шиллинге было 12 пенсов. Один фунт стерлингов состоял из 20 шиллингов, или 240 пенсов. Таким образом, книга стоила 38 пенсов, или чуть меньше 1 ⁄ 6 фунта ( 38 ⁄ 240 = 19 ⁄ 120 ). . По словам епископа Лондона, книга представляла собой «тлетворную и губительную отраву», и зимой 1526 года ее торжественно сожгли на церковном дворе собора Святого Павла. Впервые в истории Лондона Священное Писание было предано огню. Прелаты сожгли бы и Тиндейла тоже, если бы смогли отыскать его. Епископ Лондона выкупил и сжег весь тираж книги, имевшийся в Антверпене — главном поставщике, слишком поздно осознав, что вложил деньги в карманы типографщиков, тем самым предоставив им прекрасную возможность отпечатать новый тираж.

Небольшие группы жителей с лондонских улиц Коулман-стрит, Хозиер-Лейн и Хани-Лейн с энтузиазмом восприняли новый перевод, а некоторые из них были храбры настолько, чтобы провозглашать собственные убеждения. Реформаторы, которых иногда называли «евангелистами», воспользовались преимуществами печатного станка и стали выпускать тексты, памфлеты и трактаты на тему религиозной реформы. В качестве королевского советника Томас Мор возглавил облаву на ганзейских купцов, проживавших в здании, известном как Стил-Ярд. «Нет никаких оснований волноваться из-за нашего прихода, — сказал он торговцам, когда те усаживались за обеденный стол. — Мы получили достоверные сведения, что у многих из вас есть книги Мартина Лютера». Он даже обвинил некоторых в провозе этих книг в страну. Трех купцов немедленно арестовали, а восемь других предстали перед Уолси.

В начале 1526 года Роберта Барнса обвинили в проповедовании ереси после того, как он во всеуслышание подверг обличительной критике роскошь и богатство духовенства с кафедры церкви Святого Эдуарда в Кембридже. Его заставили предстать перед кардиналом.

Уолси. Неужто было бы лучше мне, в моем почтенном и благородном положении, продать свои жезлы и секиры и раздать деньги пяти или шести нищим, чем радеть во имя всеобщего блага королевства, как это делаю я? Не считаешь ли ты, что благо народа важнее, чем судьба пяти или шести нищих?

Барнс. Продажа этих вещей может стать спасением души вашей милости, а что до народа — то, как вашей милости прекрасно известно, народ существовал и до вашей милости и будет существовать после того, как вашей милости не станет. В своей проповеди я лишь бесчестил непомерную роскошь и чопорность всего внешнего убранства.

Уолси. Что же, слова твои очень красноречивы.

Когда кардиналу сказали, что Барнса «можно вернуть на путь истинный», тот пообещал «проявить к нему доброту». В последовавшем письме королю Барнс охарактеризовал себя как «бедного ничтожного человека, который и кошку не тронет». Однако он заявил, что «некоторые люди сродни собакам; если какой-нибудь человек, который им не земляк, которого они не любят или не знают, скажет вопреки что-нибудь, то тотчас же они закричат „Еретик, еретик, в огонь, в огонь!“. Это и есть собаки, которые страшатся истинных проповедников». Барнс не отправился в огонь. Его привели в собор Святого Павла 11 февраля и заставили встать на колени в проходе. На возвышении, на золотом троне перед ним восседал кардинал в окружении восемнадцати епископов и восемнадцати аббатов и священнослужителей. К спине у него были привязаны охапки хвороста: дерево символизировало языки пламени, пылающего вокруг столба. Осенью того же года все более широкое распространение тиндейловского Нового Завета побудило епископа Лондона опубликовать очередное официальное предупреждение о чтении еретических книг.

Допрос Роберта Барнса имел весьма любопытное продолжение. Он находился под своеобразным «домашним арестом» в монастыре городка Нортгемптон, где один из его друзей разработал план побега. Барнс написал кардиналу письмо, в котором заявил, что крайнее отчаяние вынуждает его утопиться и покончить с жизнью; он обозначил место, а затем сложил кипу одежды на берегу реки. Он также оставил другое письмо для мэра Нортгемптона с просьбой обыскать реку; он упомянул, что написал кардиналу личное письмо, которое сургучом привязано к его шее. Реку должным образом исследовали, и, несмотря на отсутствие тела, за границей опубликовали долгожданные известия о том, что еретик утопил себя от отчаяния. А Барнс тем временем тайком прибыл в Лондон в обличье «бедняка» и оттуда на корабле отправился в Нидерланды, где сочинил два трактата под именем Антониуса Англуса.

Сведомые становились все более серьезной угрозой для тех, кто был убежден в опасности их учений, например для Томаса Мора. Осенью 1527 года один кембриджский ученый, Томас Билни, в своих проповедях критиковал религиозные обряды, связанные с некоторыми образами Девы Марии и святых; они представляли собой не что иное, как неодушевленные истуканы. Разъяренная толпа прихожан дважды прогоняла его с кафедры. И все же он продолжал упорно атаковать то, что называл идолопоклонством и «показным богослужением». «Святым на небесах не нужен свет, — говорил он, — а у изваяний нет глаз, чтобы видеть». Его заставили предстать перед епископом Лондона и публично отречься от своей веры. Однако на этом дело не закончилось. Он вернулся к своим прежним неортодоксальным убеждениям и в конечном итоге был сожжен в «Лоллардской яме» недалеко от Нориджа. «Маленький Билни», как его называли, стал одним из первых протестантских мучеников.