Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Юноша, живший в окрестностях аббатства Рош на юге Йоркшира, пообщался с одним из рабочих, который принимал участие в сносе аббатской церкви.

— Был ли ты, — спросил он, — хорошего мнения о верующих и об исповедуемой в то время религии?

— Да, — ответил работник, — у меня не было причин думать о них плохо.

— Так почему же ты с таким рвением разрушаешь и грабишь то, что так высоко ценил?

— А разве не могу я поживиться богатствами аббатства, как другие? Все соблазнились выгодой, и я тоже.

Так звучали слова англичанина — выразителя общественного мнения эпохи Реформации.

Суровее всего обошлись с картузианцами; летом 1537 года составили список, свидетельствовавший о выпавшем на их долю жребии — среди них были «покойные», «стоявшие на пороге смерти» и «больные». Чартерхаус в Смитфилде превратили в место проведения состязаний по борьбе, а церковь стала складом королевских шатров; алтари приспособили для игорных столов.

Чем отчетливее ощущалась неминуемость упразднения, тем охотнее монастыри распродавали и сдавали в аренду свое имущество. Монахи Бишемского аббатства продавали свои ризы в здании капитула, а в самом монастыре организовали рынок, куда принесли на продажу собственные монашеские куколи.

Несмотря на все это, о жизни самих монахов также позаботились. В монастыре Касл-Акр, к примеру, духовникам выплатили по два фунта стерлингов и назначили скромную ежеквартальную пенсию; это стало общепринятой практикой. В результате некоторые монахи не противились роспуску обителей и даже приветствовали его. «Слава Богу, — сказал бывший аббат Больё, — я избавился от своих нечестивых монахов». Бывший аббат Сотри признался, что «в свою бытность аббатом я не вылезал из долгов». Некоторые аббаты стали епархиальными епископами, и их благосостояние процветало как никогда. Настоятель Семпрингема, к примеру, стал епископом Линкольна, а аббат Питерборо Джон Чемберс — епископом одноименной епархии. Сами монахи зачастую становились канониками или пребендариями соборов.

Идеи сопротивления по-прежнему отстаивали смельчаки — или безумцы. Когда один из монахов картузианской обители в Хинтоне не признал верховенства монарха, остальные члены братии поспешили объяснить, что он душевнобольной. Королевские ревизоры иногда покидали обители крамольников, оставляя их незащищенными и отрезанными от остального мира до следующего своего визита. Впрочем, иногда конфискации проходили внезапно и без всякого промедления. Монахов Ившема комиссия застигла за хоровыми песнопениями во время вечерни и приказала им «завершить службу».

Куда же отправляли церковные богатства? Изначально предполагалось, что роспуск монастырей затевался ради высшего блага всего народа. Доход различных монастырей должен был пойти на содержание колледжей, больниц и школ, «посредством которых можно содействовать богоугодным делам, растить и воспитывать детей, обучать клириков в университетах, обеспечить старых служителей средствами к существованию, а для неимущих построить богадельни, назначить щедрые стипендии преподавателям греческого, латинского и иврита, ежедневно раздавать милостыню, ремонтировать дороги…». Все это так и осталось только на бумаге. Единственным божеством, которому поклонялись власть имущие, был золотой телец.

Сложно оценить масштабы упразднения монастырей. Считалось, что на тот момент духовенство владело одной третью всех земель, однако справедливее будет предположить, что под контролем монахов находилась одна шестая всей территории Английского королевства. Для короны эти территории, означавшие несметные богатства, представляли собой самую крупную передачу прав собственности на землю со времен Нормандского завоевания.

Крупнейшие наделы доставались тем, кто предложил самую высокую цену — или самую высокую взятку. Многие территории отошли местным джентри или торговцам-нуворишам, желавшим закрепить свой статус в обществе, основанном на землевладении. Это был способ заручиться верностью набиравших влияние семей как по отношению к Реформации, так и самой династии Тюдоров. Земли скупали и городские торговые компании, и синдикаты инвесторов, среди которых были доктора и адвокаты. Гостиные состоятельных жителей украшали алтарные покровы, вместо ковров на столах и кроватях лежали ризы. Некогда священные потиры и дискосы теперь использовались в быту. Сообщалось, что в Бервике одну из крестильных купелей приспособили для лохани, «в которой вымачивали мясо и засоленную рыбу».

Многочисленные монастыри и приорства достались придворным чинам. Кромвель и герцог Норфолк, например, поделили между собой земли и доход богатых клюнийских монастырей в Льюсе и Суссексе, а также Касл-Акра в Норфолке. Впоследствии Кромвель прибавил к этому земли и доход еще шести монашеских обителей и стал повсеместно считаться самым богатым (после короля) человеком в Англии. Герцог Нортумберленд завладел восемью монастырями, а герцог Суффолк стал хозяином тридцати религиозных учреждений. Огромные количества церковной утвари и драгоценностей свозились в королевскую казну.

Из руин разграбленных монастырей и аббатств выросли новые здания. Сэр Уильям Полет (первый маркиз Винчестер) выкупил аббатство Нетли и построил роскошную резиденцию на месте разрушенной церкви и монастыря; сэр Томас Райэтсли (первый граф Саутгемптон) приспособил неф аббатства Титчфилд под дом привратника, а сэр Эдвард Шэрингтон превратил женский монастырь в родовое поместье. Сообщалось, что один дворянин из Ланкашира, приобретя аббатство, «устроил гостиную на месте алтаря, зал из церковного нефа и кухню в соборной башне». Башня Остин-Фрайерс в Лондоне использовалась для хранения угля. Минориз, аббатство монахинь из ордена Святой Клары, превратили в оружейный склад, а в аббатстве Святой Марии Грейсис, отданной в ведение морского флота, разместили огромные хлебопекарные печи. Обитель Кратчт-Фрайерс, расположившуюся на одноименной улице возле Тауэр-Хилл, что и по сей день носит это имя, превратили в стекольную фабрику. Другие церкви приспособили для конюшен, столовых и таверн. В аббатствах Малмсбери и Озни разместились швейные предприятия.

Некоторые из самых влиятельных придворных открыто требовали доли церковных богатств. Сэр Ричард Гренвиль, маршал Кале, в письме Кромвелю сообщал, что «если я не получу своей части конфискованных земель, приобретя их покупкою или в дар от его величества, я буду белой вороной на фоне немногочисленных высокопоставленных подданных королевства». Другими словами, он следовал примеру всех остальных.

Пререкания и торгашество развернулись и среди самих монахов. Аббату Ателни предложили в качестве компенсации 100 марок и другой духовный пост. Вскинув руки, он заявил: «Я скорее проживу три дня на воде и хлебе, чем приму такое жалкое подаяние». Один монах пытался продать дверь своей кельи за два шиллинга, утверждая, что на самом деле она стоит больше пяти. Так, в течение трех лет десятивековой жизненный уклад полностью рухнул.