Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Это история, о которой повествует лишь один-единственный источник, однако в ней можно найти и правдивые подробности. Придворная жизнь того времени действительно была полна подозрений и неприязни к влиятельным особам, и разногласия по поводу характера и масштаба религиозной реформы, несомненно, лежали в основе этих противоречий. В значительной степени коварное поведение короля, настраивавшего одних придворных против других, также весьма характерно для той эпохи. Это был способ контроля и утверждения своего превосходства даже по отношению к супруге. Как позже сообщал Фокс, Генрих больше никогда не доверял консервативному епископу Винчестерскому Стивену Гардинеру, который первым инициировал расследование против Екатерины. Это недоверие подтверждается дальнейшим отношением короля к епископу. Королева вновь обрела благосклонность супруга и более не вмешивалась в религиозные дискуссии. Вскоре она посвятила себя уходу за смертельно больным мужем.

В свои пятьдесят с лишним лет король и слышать не хотел о смерти. Он проводил большую часть времени в своих личных покоях во дворце Уайтхолл или Гринвиче; на стенах висели шпалеры, а убранство включало два или три стола, шкаф для посуды и кубков и несколько кресел. Для утешения и развлечений имелись различные музыкальные инструменты. Снаружи, в приемном зале, придворные делали реверансы перед пустым троном. Это по-прежнему было место королевского величия и, как таковое, требовало должного почтения.

К тому моменту король тяжело болел. Королевские финансовые счета демонстрируют, что огромные суммы денег тратились на покупку ревеня, королевского снадобья против недомоганий холерической природы. Король всегда был подвержен бурным вспышкам гнева, однако его неистовство усугублялось практически неотступной невыносимой физической болью. Страдающего ожирением короля приходилось переносить по залам и комнатам на специальных креслах, называемых «тележками». Подобная тележка — прообраз современного кресла-каталки — помогала облегчить нагрузку на его пораженные язвами ноги. По свидетельству историка Эдварда Холла, король «не мог подняться или спуститься по лестнице без помощи специального приспособления» — несомненно, того или иного варианта транспортера или подъемника. Он был вынужден носить очки, которые в то время назывались «гляделки» и прицеплялись зажимами к носу.

Несмотря на это, король смог нанести очередной удар. Он отстранил Стивена Гардинера от двора за отказ обменяться некоторыми епархиальными землями с королем. Такова была официальная трактовка событий в то время, однако, возможно, позор епископа стал результатом его интриг против Екатерины Парр. Сообщают, что, хотя епископу отказали во всех аудиенциях у короля, он все равно стоял вместе с другими членами совета у двери королевской опочивальни и ждал, пока более привилегированные советники выйдут, только чтобы создать впечатление, что он по-прежнему пользуется благосклонностью монарха. В действительности же довольно легко заключить, что в «консервативной фракции» происходила полномасштабная чистка рядов. Самый влиятельный ее член, герцог Норфолк, вскоре оказался в Тауэре.

Норфолк оставался одним из виднейших советников на протяжении почти всего правления короля, однако в ноябре 1546 года он и его сын, граф Суррей, стали жертвой подозрений и опасений короля. Суррей объединил свой родовой герб с королевским, а сестре посоветовал стать любовницей Генриха, чтобы увеличить состояние семьи; кто-то слышал, что он предлагал назначить своего отца регентом Англии в случае смерти короля. Они рисковали вдвойне, ведь Говарды, потомки Плантагенетов по боковой линии, могли предъявлять права на престол. В обвинительный акт король собственноручно добавил слова, отмеченные здесь курсивом: « Каким образом судить о намерениях сего человека, и не представляет ли оное опасности, угрозы или клеветы против титула принца или самого законного наследника…» Престолонаследование Эдуарда надлежало защитить любой ценой.

В самом начале декабря Норфолка и Суррея заключили в тюрьму. Сообщалось, что герцог знал о тайном заговоре, замышляемом Стивеном Гардинером с целью восстановить папское правление. Суррей заявил, что «новые верующие», религиозные реформаторы, «поплатятся за свои идеи» после смерти короля. Граф предстал перед специальной комиссией в Гилдхолле 13 января 1547 года, где получил смертный приговор. Норфолк избежал суда — по крайней мере, в тот момент, — но отправился в Тауэр. От рук палача он спасся лишь благодаря кончине самого короля.

Отчеты различных послов рассказывали одну и ту же историю угасания и распада; король «очень сильно сдал» и выглядит «столь нездоровым, учитывая его возраст и полноту, что может не выжить». Его придворные врачи, по сообщениям, ломали руки от отчаяния, и ходили слухи, что король уже мертв. «Как бы он себя ни чувствовал, — отмечал один посол, — дела его однозначно плохи, и долго он не протянет».

Однако кто посмеет сказать королю, что тот умирает? Даже «вообразить» смерть монарха значило навлечь на себя обвинение в измене. Было так же неразумно гасить последний луч надежды. Доктора возложили ответственность на сэра Энтони Денни, некоторое время служившего главным камергером личных королевских покоев. Он подошел к своему господину и прошептал: «Говорят, конец уже близок». Он посоветовал ему позаботиться о приготовлениях к смерти, как полагается благочестивому христианину. Королю затем предложили позвать Томаса Кранмера, однако он ответил, что сначала хочет «немного вздремнуть». Когда архиепископ наконец приехал, было уже слишком поздно; если в Генрихе еще и теплилась жизнь, то он уже не мог вымолвить ни единого слова. Король скончался в два часа ночи 28 января 1547 года. Он правил тридцать семь лет и девять месяцев.

Сложно оценить, какими были личные верования короля в конце его жизни. По свидетельству Джона Фокса, он якобы подумывал об идее заменить мессу одним таинством причастия; однако обоснований подобного лютеранского духовного порыва нет. Факты говорят о том, что при смерти — как и при жизни — он остался верен католичеству. В завещании он ссылался на «имя Господа Бога и славной Пресвятой Девы Марии» и приказал служить мессы во спасение его души, до скончания мира. Это не слова лютеранина. Они подразумевают, хотя и не доказывают, что король по-прежнему верил в существование чистилища, несмотря на его отрицание в собственных религиозных трактатах.

Что же до религии королевства, то мнения разнились тогда, разнятся и сейчас. Было ли это преимущественно и фактически католическое королевство, с королем во главе государства вместо папы римского? Или оно переживало исключительный по своей природе переход к более простому и понятному вероисповеданию? Возможно, лучше всего рассматривать его как запутанный и сбивающий с толку процесс вынужденного согласия с желаниями короля. Привычка подчиняться носила инстинктивный характер, особенно когда подкреплялась страхом и угрозой применения силы. Один из французских наблюдателей того времени сказал, что, объяви Генрих пророка Магомета Богом, английский народ не посмеет возразить. Некоторые глубоко верующие люди не могли поступиться тем, что велела им совесть, — например, Томас Мор и Анна Аскью, но для большинства религиозная практика определялась традицией и регламентировалась властью. Обряды богослужения не отличались от тех, что существовали в XIV и XV веках. Свидетельства завещаний указывают на то, что послереформенная религия не оказала существенного влияния на жизнь большей части народа. Узаконив принцип королевского верховенства, Генрих одновременно создал инструмент, который можно использовать для целей религиозной реформы.