Питер Акройд - Основание. От самых начал до эпохи Тюдоров

Новости о смерти Гастингса уже стали причиной ужаса в Лондоне, развеянного только мягкими заверениями мэра, который заявил, что заговор против жизни лорда-протектора существовал на самом деле. Теперь для Глостера наступило время оправдать себя перед горожанами и подготовить их к узурпации короны. 22 июня покорный Ричарду доктор теологии Ральф Шоу произнес проповедь у креста Святого Павла — главного центра правительственных заявлений того времени. В ней Шоу объявил, что Глостер является единственным законным сыном Ричарда, герцога Йоркского, и, таким образом, единственным настоящим кандидатом на трон. В другом докладе, своевременно распространенном, говорилось, что два принца, находящиеся в Тауэре, также были незаконнорожденными. Не похоже, что хотя бы под одним из этих заявлений была какая-то почва, но, возможно, Глостер верил в одно из них или даже в оба. Во всех случаях, когда речь шла о высоких моральных устоях, он проворно хватался за них.

Например, он мог легко убедить себя, что Эдуард IV имел то, что называли «предварительной договоренностью» с другой женщиной, и, таким образом, его брак с Елизаветой Вудвилл не имел законной силы. Также он из первых рук знал о дебошах при дворе Эдуарда и мог подозревать, что тот, кто занимал трон, на самом деле не был никаким королем. Амбиции могли дать Ричарду фальшивое ощущение того, что он выполняет свой долг. Страх также играл роль в этих расчетах. Если бы Эдуард V был коронован, не было бы от него никакой пощады человеку, убившему его дядю. Глостер был вынужден действовать быстро.

Через два дня после проповеди Шоу герцог Бекингем, главный союзник Глостера, произнес перед мэром и олдерменами Лондона в ратуше речь, оказавшую похожий эффект. Сомнительная претензия на трон снова была высказана со всей искренностью и почтительностью и, как заявляет «Великая хроника Лондона», «без всякой лишней болтовни». По всем отзывам, реакция лондонцев была не особенно теплой; несколько возгласов «Да! Да!», раздавшихся в конце, выражали «больше страха, чем любви». Слуги Бекингема подбили нескольких подмастерий, чтобы они крикнули: «Бог хранит короля Ричарда!» — и в результате считалось, что событие имело огромный успех.

На следующий день парламент собрался в Вестминстере, и палатам лордов и общин был представлен свиток пергамента, где заявлялись права Ричарда на трон. Он получил единодушное одобрение этих видных людей из различных городов и широв, и 26 июня в лондонском особняке Глостера (в замке Байнард) при большом стечении публики, которую собрал Бекингем, свиток был прочитан вслух, затем Глостера призвали взять себе корону. Поразмыслив с нарочито скромным видом, он согласился. Тогда герцог был объявлен королем Ричардом III.

Король Ричард торжественно прибыл в Вестминстер-Холл, где с помпой уселся на мраморный трон суда королевской скамьи — здесь монарх должен был находиться, когда творит суд. Ричард немедленно принял образ мудрого и справедливого короля. Он произнес речь, обращенную к палатам лордов и общин, в которой клялся творить правосудие, основываясь на справедливости и равенстве. Ни один человек не окажется вне закона. Ко всем партиям должны относиться одинаково. Это можно было воспринимать как упрек Эдуарду IV, который превыше всего ставил интересы своей семьи, и это часто заставляло его нарушать законы или придумывать новые ради немедленной выгоды.

Некоторые на самом деле приветствовали вступление Ричарда на трон. Он был известен как хороший администратор и великолепный солдат. Разве его царствование не превзойдет царствование четырнадцатилетнего мальчика под руководством его матери и оставшихся родственников из семейства Вудвилл? Эдуард V был королем восемьдесят восемь дней, королем весны и раннего лета. Таким образом, он снискал себе печальную славу самого короткого царствования среди всех английских суверенов, но своей смертью, как мы увидим далее, оказал чрезвычайно значительное влияние на последующие события.

В Англии XV века по-прежнему преобладало сельское население: только одна пятая часть англичан проживала примерно в 800 городах. С городами на Европейском континенте мог сравниться лишь Лондон; остальные были, в сущности, не слишком большими поселениями, в которых проживало около 10 000 человек. Исключениями среди них были Йорк и Норвич, где проживало соответственно 30 000 и 25 000 человек. Самые важные города, такие как Йорк или Честер, были обнесены стенами; стены были и у портовых городов, например у Саутгемптона. На другом конце этой демографической статистики находилось большинство маленьких городов, обитатели которых исчислялись сотнями, а не тысячами человек. Вместо ограды у многих из этих городков были рвы.

В конце XV века путешественник из Венеции отметил, что страна «очень редко населена» и «в ней мало значительных городов». Мы можем представить себе землю, по которой неравномерно распределены достаточно маленькие поселения, что совершенно не походило на территории городов-государств в Северной Италии. Городки еще не достигли зрелости, они были частью великого бессознательного Англии.

Самые значительные общественные здания строили из камня, каменными были церкви, а также и мосты. Но только самые богатые купцы могли себе позволить дома из этого материала. Остальным, как и раньше, приходилось строить деревянные или глинобитные жилища. Улицы между этими строениями были очень узкими, грязными и зловонными, они сочетали самые худшие признаки фермерского жилища и продукты разложения городской жизни. По улицам и в домах бродили свиньи и цыплята; существует дело Гиртона из Кембриджшира, где в 1353 году курица вызвала пожар в доме, так как рылась в пепле от очага, и искры из него попали на детскую постель из соломы. В садах около некоторых городских домов держали скот, а задние дворы напоминали «полосы» общей фермерской земли, где выращивали овощи и фрукты. Фруктовые сады и ручейки создавали иллюзию сельской жизни. Во многих городках всегда был слышен шум бегущей воды.

Вокруг царил гам, достигая крещендо в рыночный день, но прогулка продолжительностью всего в несколько минут позволяла погрузиться в тишину полей и лесов. Город постепенно переходил в деревню, жилища и дворы попадались все реже и реже, пока их место полностью не занимали пастбище, поле или лес. Здесь воздух был более свежим, не пропитанным отвратительным смрадом и страхом заразы, а земля мягче ложилась под ноги. Впрочем, было бы опрометчиво создавать картину сельской благодати; в деревенских домишках размещалось множество предприятий, в том числе по изготовлению сукна и выделке кож. Очень немногие изготовители сукна предпочитали селиться в городе, а не в деревне, поскольку в сельской местности труд был дешевле и менее подчинен законам.